Как вы думаете, возможна ли сказка, в которой живой мальчик прошёл бы путь превращения в деревянную куклу, пылко того желая? Он мог бы, не затрачивая особых усилий, заготовить себе для будущей деревянной жизни деревянных пирожков и яблочек, пластмассовых морковочек и бумажных штанишек. А вот веру для его будущего кукольного существования ему уже припасли. Даже не религию, а религию на выбор как в супермаркете. Религию удобную, кукольную, которая ничем не потревожит и ни к чему не обяжет. На обложке книги, в которой этот фокус проделан, в сведениях об авторе написано:

«Эрик-Эмманюэль Шмитт — мировая знаменитость, он признан как самый читаемый и играемый на сцене французский автор. Это блестящий и вместе с тем глубокий писатель, которого волнуют фундаментальные вопросы морали и смысла жизни, темы смерти, религии. В каждой из книг, входящей по его замыслу в „Цикл Незримого“ — „Оскар и Розовая Дама“, „Мсье Ибрагим и цветы Корана“ и „Дети Ноя“, — раскрывается тема отношения человека к одной из мировых религий: христианству, мусульманству, иудаизму. Критика и публика сходятся на том, что перед нами тот редчайший случай, когда никто не может остаться равнодушным».

Вот последний тезис совершенно справедлив. Книга полна такой наглой вкрадчивой лжи, это такой пасквиль на веру, написанный сытым и благополучным автором для сытых и благополучных читателей, что она оскорбила меня больше, чем откровенное кощунство некоторых современных книг и фильмов. Автор будто приглашает читателей развалиться с ним на дорогом кожаном диване и умилиться, любуясь на самих себя, на то, что они ещё припоминают имена тех, перед которыми надо падать ниц.

Ну и зачем заниматься рекламой плохих книг? Зачем писать о плохом? По той же причине, по которой когда-то писала о Коэльо: мне предложили почитать Шмитта люди, которые дороги моему сердцу, и так хочется хоть как-то противодействовать его искусительной лжи.

Во всех трёх повестях, которые я прочла, используется один и тот же приём. Эти повести не просто представляют собой столь распространённый в современной литературе внутренний монолог — они написаны от лица детей: десятилетнего мальчика, умирающего от лейкемии; одиннадцатилетнего парижского школьника, брошенного сначала матерью, а потом и отцом; семилетного еврейского мальчика, на которого охотятся нацисты во время войны. Понятно, что под соусом сочувствия главному герою читатель проглотит многое; умиление и сочувствие поведут его под руки в дебри этой сытой лжи.

Ну как не полюбить отца Понса, католического священника, который в бельгийской деревушке, рискуя жизнью, прячет у себя в сиротском приюте двенадцать еврейских мальчиков? И вот когда мы уже его полюбили, он даёт совет главному герою, еврейскому мальчику, уверовавшему во Христа, совет остаться евреем, принять иудаизм, сохранять веру тех, которых так много погибло во время войны и так, соответственно, мало осталось.

Во время войны отец Понс собирал культовые предметы иудеев, после войны он «собирал коллекцию, посвящённую американским индейцам, вьетнамскую коллекцию, а так же коллекцию, связанную с тибетскими монахами».

Это во времена антихриста религии превратятся в этнографические заповедники. Для Шмитта они этнографические игрушки уже сегодня. Это вера без обязательств, без подвига, без страдания, без глубины, без верности и без Бога.

Чтобы поговорить о трактовке ислама Шмиттом напомню, что в исламе есть течение, именуемое суфизмом. Суфизм — сложная система мистических религиозных представлений, развившаяся из аскетизма и строгого следования законам веры первых поколений мусульман. Если правоверные мусульмане избегают запретного и соблюдают чувство меры в отказе от мирского, суфии ратуют за полный отказ от мирского, за сосредоточение всех помыслов только на Боге.

Мсье Ибрагим у Шмитта, хозяин продовольственного магазинчика в Париже, оказывается, суфий. Может быть, именно поэтому он учит мальчишку, как смошенничать и выгадать, покупая продукты на деньги отца, чтобы осталось на посещение продажных женщин?

Когда мсье Ибрагим едет с мальчиком — парижанином, от имени которого ведётся повествование, в Стамбул, они кружатся вместе с танцующими дервишами, и отличить это от танцпола не может ни главный герой, ни читатель. Зато главному герою без аскетических подвигов и многолетнего усердия удаётся с первых же вращений простить покинувших его мать и отца.

«— Ну что, ты почувствовал что-нибудь прекрасное?

— Ага, это было потрясающе. Из меня уходила ненависть. А классно было молиться, мсье Ибрагим; правда я предпочёл бы молиться (то есть вертеться И.Г.) в кроссовках. Чем тяжелее тело, тем легче дух».

Я не собираюсь пропагандировать ислам, но за такую развесистую клюкву всё же обидно.

То, что я пишу сейчас о выхолощенной религии, напомнило мне размышления о выхолощенном добре Юрия Максимова в рецензии на прошедший триумфально по экранам фильм «Амели» несколько лет назад. Главная героиня и сама очаровательна, и хобби у неё очень милое — незаметно дарить другим радости. Позволю себе цитату из статьи Максимова, опубликованной в журнале «Отрок» в 2003 году.

«Это история о «ненаказуемом добре». Неживом. Амели всё легко даётся. И жизнь щедро преподносит подарок за подарком. Добро, творимое ею, отделено от жертвенности, от любви, от высшей Первопричины и цели. Его нельзя рассматривать иначе как приключение или безобидное чудачество. Мир фильма — это самодостаточное плюшевое буржуазное «счастье», где все сыты и довольны, жизнь уютна и размеренна, а чудеса происходят легко и без постороннего вмешательства. Режиссёру Жене удалось создать куда более антихристианский фильм..., чем вся порнуха и мордобой голливудского ширпотреба. В красивой глянцевой упаковке он представил миру стерилизованное, «безопасное» добро. Автор словно восклицает: «Посмотрите, как красиво добро!» Кто-то любит разводить растения. Кто-то — пускать мыльные пузыри. Кто-то — делать приятное окружающим. Очень мило и ни к чему не обязывает. Добро из служения превратилось в лукавую игру. О том же фактически говорит сам Жене, отзываясь о своей картине: «Сейчас уже не осталось никаких больших идей — политических, социальных и так далее. Всё, что нам осталось, — это маленькие радости жизни».

Фильм был о «плюшевом добре», теперь нашлась «плюшевая вера» без покаяния, без борьбы со злом в собственной душе.

Когда, оставив в стороне борьбу за чистоту собственной души, люди пытаются осчастливить свой народ или всё человечество, получаются персонажи романа «Бесы».

Когда, не уклоняясь от зла, человек ищет пылких чувств, получается Кармен, поставляющая своих любовников в добычу шайке, сокрушающая честь и жизнь всякого, кто к ней приблизится.

Когда, не ведая борьбы с самим собою, люди предаются тихим идиллическим радостям жизни, получается вырождение добра в благодушие и сентиментальность.

И, наконец, когда человек хочет быть верующим или не чуждым жизни духа, не теряя, а обретая при этом некий «духовный» комфорт, он натыкается на такого вот Шмитта, очень ловко упаковывающего свой ходовой товар. Шмитту попадаются те, кого не поймал с тою же целью Коэльо. Тут не какой-нибудь оккультизм или размытая мистика. Тут гораздо респектабельней, тут можно снизойти до мировых религий.

Сети, которые уловляют нас и не дают прорваться к живой воде Пути Истине и Жизни, многообразны. Будем уповать на милосердие Божие и Его помощь.