Протоиерей Александр Клименко осуществил мечту многих: попробовал свои силы в шоу «Голос країни», дошёл до суперфинала и победил. Правда, сам он не мечтал об этом — просто хотел, чтобы страна увидела священника «с другой стороны».
Почему решил принять участие в песенном телешоу, отец Александр неоднократно рассказывал в многочисленных интервью. «Отроку» же было интересно другое. Как с бременем славы справляется душа человека? Что можно противопоставить возрастающему в геометрической прогрессии тщеславию? Обязательно ли победить в телевизионном проекте, чтобы доказать что то самому себе? И наконец, может ли быть такое, чтобы Бог не дал человеку вообще никаких талантов?
ТОЛЬКО ФАКТЫ
В 2017 году, на момент победы в шоу «Голос країни-7», отцу Александру исполнилось 33 года.
В сане священника — с 2007 года.
Служит в селе Недра на Киевщине, а в городке Березань под Киевом строит храм в честь святителя Софрония Иркутского.
Возглавляет отдел «Церковь и культура» Бориспольской епархии.
Окончил с красным дипломом Киевский национальный экономический университет имени Вадима Гетьмана.
С матушкой Светланой воспитывают сына и трёх дочерей.
— Отец Александр, многие люди, и не только в Украине, но и по всему миру хотели бы оказаться на вашем месте. Можете рассказать, какова она, популярность, изнутри? С чего начинается, в чём проявляется, какие плюсы, какие минусы...
— Много странностей есть у славы. Наверное, их легче воспринимать человеку, который шёл к этому сознательно. Вот я смотрю на других певцов из «Голоса країни» — они жаждут популярности, ставят себе в творчестве такую цель и потому воспринимают славу как должное. Для меня же это какой то новый образ жизни, свалившийся внезапно. До сих пор неоднозначно к нему отношусь.
Возникает множество как приятных, так и неприятных моментов. Например, ты реально не можешь вести себя как прежде в привычных ситуациях. Тот же общественный транспорт становится для тебя закрытым. Не можешь позволить себе ездить в метро, потому что все подходят, просят сфотографироваться, о чём то спрашивают. Я живу под Киевом и всегда добирался в город подручным транспортом. После участия в шоу ни в маршрутках, ни в автобусах, ни на попутках ездить стало невозможно. Приходится самому садиться за руль.
Кто то жаждет популярности. А мне до сих пор странно, когда говорят: «Батюшка, дайте автограф!». Обычно я отказываюсь, автографов не даю: не понимаю, зачем человеку какая то подпись обычного священника? Вот благословение — другое дело. Разве что могу написать пожелания духовного характера, да и то только на литературе духовного содержания — книгах или, к примеру, журнале «Отрок», как это было на одном из концертов.
Всё время приходится и себе, и другим напоминать, что по сути своей я проповедник, а не певец, священник, а не популярный артист.
— Я пересматривала ваши эфиры, особенно самый первый, и обратила внимание, насколько огромным было удивление судей, когда во время «слепых прослушиваний» они развернулись и увидели на сцене вас в подряснике. Как христианину выдержать такой поток удивления, восхищения, искреннего внимания?
— На самом деле со священнослужителем это происходит каждое воскресенье. После службы ты выходишь к людям и слышишь: «Батюшка, спасибо за проповедь!». Или «спасибо за службу!». Или «мы никогда ещё не были на таких крестинах...». В повседневной жизни разного рода похвалы — довольно частое явление: люди быстры как на сатиру, так и на панегирики. Поэтому, если по телевизору на тебя смотрят 20 миллионов, и ты это знаешь, а потом ещё и четверо артистов, пускай и очень популярных, на твой голос обернулись, — ощущения не слишком отличаются. Просто включаешь скепсис по отношению к самому себе и запускаешь «профессиональную» слепоту и глухоту к похвалам.
Знаете, я бы сказал, что на сцене важны всего две вещи: не споткнуться на ступеньках, когда выходишь (а ведь я ещё и в подряснике), и не забыть слова. Во время выступления больше переживаешь, чтобы получилось высказаться так, как хотелось, а уже в конце несколько минут просто выдыхаешь — слава Богу, всё наконец то закончилось. К тому же надо думать, что отвечать на слова судей и вообще как дальше выстраивать свою историю. Как видите, есть вещи посложнее, чем выдерживать потоки удивления и восхищения.
Вообще, на мой взгляд, все эти публичные роли у нас переоценены. Очень много пахоты перед выступлением — механики, тяжёлого ежедневного труда. Сначала приходится, как говорится, поработать в конюшне, а уж потом стремительный забег, минутка славы. И когда стоишь на финише, то сам чувствуешь, невзирая на критику или восхищение, насколько качественно всё получилось. Если ты хоть немного адекватный христианин, мало внимания станешь обращать на то, что говорят другие. Как апостол Павел сказал: для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе... Судия же мне Господь (1 Кор. 4, 3–4).
Внутренне понимаешь: насколько смог, настолько и справился. Вообще понятие похвалы, достижения каких то успехов, понимания публичности в том разрезе, о котором мы сейчас говорим, нам, христианам, нельзя анализировать, не заглядывая в историю Церкви. Давайте посмотрим на мегапопулярного — не просто певца, автора песен и музыканта, а правителя и военачальника — царя Давида. Он вышел из низов, без какой либо человеческой поддержки добился всего, и его падения и взлёты, внутренняя сущность, залог целостности зависели только от его взаимоотношений с Богом, а не той лести, которая звучала вокруг.
И когда я стоял на сцене (а у меня всегда в кармане была с собой маленькая Библия), то понимал и помнил, что должен не опозорить свою Церковь, свою семью. А что другие скажут, было не так важно, правда.
— Вы всегда подчёркиваете, что для вас петь на сцене и вообще выходить к людям — это в первую очередь возможность говорить о Боге. Почему так случилось, что в нашей традиционно христианской стране до сих пор надо проповедовать? Почему бы людям просто не пойти в храмы?
— Знаете, когда крестьянин выходит в поле, он понимает, что нет смысла сеять, пока не подготовишь почву... Наша проповедь часто разбивается о неготовность людей эту проповедь воспринимать. Когда человек вырывается из бытовых условий и попадает в духовное пространство храма, многие вещи для него выглядят как иероглифы. Не всегда понятны слова на службе, священник, который символизирует собой Христа, и потому некоторых вещей себе позволить не может... Да и сама служба может стать камнем преткновения. Для многих храм — сверхвысокий уровень духовности, и в этом смысле сценическая проповедь поющего священника — словно дополнительная ступенька для более лёгкого подъёма.
Почему уместно продолжать проповедь и к тому же искать новые формы? Потому что слово о Христе всегда ново и доносится к людям, всеивается в их души только после того, как ты эти души определённым образом окучишь. По собственному опыту знаю: музыка, мелодия, пение играют в этом очень важную роль.
Я не смешиваю духовное пространство храма и душевное пространство сцены. Почти не пою о Христе или о Церкви. Думаю, это важно — разделять сакральное и профанное. Но в профанном постараться найти что то более высокое, чтобы от «плотского» перейти к душевному и заинтересовать зрителей теми горизонтами, которые, возможно, они увидели в словах моих песен.
Успех проповедника часто зависит от того, насколько аудитория заинтересовалась его личностью. И этим тоже можно пользоваться. Можно подсказать людям: если вам нравится что то в моём голосе, словах или в пении, то знайте, что я таким стал только потому, что нахожусь в Церкви Христовой. Переключите вашу заинтересованность проповедником на всё то, что вы найдёте в храме. А для этого — приходите, помолитесь, посмотрите, узнайте, как это...
Людям нужно не просто говорить о Христе, но и показывать — что можно быть и современным, и успешным, и популярным, и при этом не предавать свою веру, оставаться христианином до конца. Митрополит Антоний Сурожский писал, что не только через слова, но и через свет в глазах другого ты можешь почувствовать, что тоже хочешь ступить на этот путь. За Христом легче идти, когда есть пример перед глазами, и священник должен быть тем человеком, за которым захотят пойти другие. При этом нужно вовремя отойти, дабы не заслонить собой Христа.
— Кстати, вы рассказывали, что хотели стать священником чуть ли не со второго класса школы, но родители не поддержали вас в этом желании. Через что пришлось пройти, чтобы всё таки принять священный сан?
— Мне кажется, что большей пользы для своего священства, чем родительское сопротивление, я нигде не получил. Да, мне реально в храме очень нравилось, но чтобы утвердиться в своём решении стать священником, пришлось пролить пот и кровь.
— И долго довелось проливать?
— Не очень. Пять лет после школы проучился в Киевском национальном экономическом университете. Но я благодарен родителям, что они заставили меня приложить усилия, ведь поныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12).
Легче всего идти по линии, которая тебе уготована. Жизнь предлагала множество вариантов. Я мог стать певцом. Мог пойти в бизнес, ведь окончил с красным дипломом КНЭУ и мне в самом деле всё легко давалось. В школе меня ждали, как я узнал позже, преподавать математику — я фанател, жить не мог без математики.
Священство же было особенно желанным. Однако любой путь, который молодой человек выбирает для себя, требует определённой, хотя бы мало-мальской поддержки родителей. А здесь — абсолютно бетонная стена. И я сказал: «Хорошо, пока вы не скажете „да“, я в семинарию не пойду. Если для вас это так важно. Но священником всё равно стану, пусть в сорок, пятьдесят лет, когда дадите согласие. Мечта на то и мечта...».
Когда я учился на третьем курсе, папа и мама начали активно воцерковляться, даже повенчались. И уже когда оканчивал университет, сопротивление против моего священства у мамы резко превратилось в пылкое желание, чтобы я стал батюшкой.
— Как вы думаете, что стало причиной такого стремительного прихода ваших родителей к вере?
— Возможно, то, что мы их никогда не подталкивали. К тому же, наступил период, когда они отпустили обоих своих детей. Потому что пока дети маленькие, реально трудновато. У нас с женой их четверо, и я понимаю, что быт просто давит, висит над тобой. А так мы с братом уехали на учёбу, родители во многом освободились от зацикленности на бытовых проблемах, и душа потянулась к Богу.
— Наше время — триумф всевозможных шоу. Почему людям так нужно показать себя? Что это, банальное тщеславие? И как быть, если показать нечего, но очень хочется?
— Нет ограничений на том поле, где растёт тщеславие. Сомневаюсь, что люди, не имеющие возможности показать свой талант публично, не заболеют тщеславием где то в маленьком коллективе. Роду человеческому удаётся заразиться этим недугом в любой среде. А в ХХІ веке, по моему, вообще нет такой сферы деятельности, которую нельзя было бы сделать публичной, поскольку широко распространён сетевой видеопоток. То есть кто угодно может снять коротенькое видео о себе, и какие то бытовые лайфхаки получат просмотров больше, чем продукция целых телеканалов.
Вопрос в другом. Мы живём в постинформационную эпоху, вышли не просто на новый уровень информационности, а буквально погружены в соцсети. И сказать, что у кого то может быть врождённый иммунитет к желанию быть популярным — не уверен, что такое вообще теперь может быть. Разве что наши дети с детства «наедятся» и через несколько лет скажут: да хватит уже, всё так банально...
Да, наши дети самореализуются через «лайки», но ненормальным это становится только тогда, когда превращается в нечто большее, чем просто частичку твоей жизни. Потому не стоит слишком переживать, иначе мы рискуем превратиться в тех вечно недовольных нахмуренных стариков, которые только и делают, что вспоминают, как хорошо было раньше и как плохо сейчас.
Наоборот, возможно, благодаря всевозможным шоу наши дети в блиц-режиме пройдут борьбу со всеми этими искушениями. Человек ведь мог и тридцать, и пятьдесят лет прожить и был уверен, что тщеславию не подвластен. Однако первая же ситуация показывает: да ты просто никогда не боролся. А как только появилась возможность, сразу же расцвёл как нарцисс и принимаешь овации близко к сердцу.
Наши дети, возможно, будут более защищёнными. Если вырастут в пространстве, где все жаждут популярности, славы, возможно, у них выработаются к этому «антитела». По крайней мере, у меня есть такая надежда. Потому что как раз среди молодёжи возникает масса движений сопротивления — когда молодые люди отказываются быть продуктом цивилизации и хотят идти своим собственным путём.
Молодому поколению вообще свойственно где то собираться в недоступных местах, натянув регланы с капюшоном, закутавшись в какие то длинные одежды. Им захочется закрыться и от этого информационного пространства, где ты всё время как на ладони. Так что я не боюсь. У христианина вообще не должно быть никакого страха, кроме страха Божиего — будь то страх смерти, технологий или перемен. Господь всё может обернуть во благо.
— От чего вы хотели бы защитить своих детей?
— Прежде всего, от самого себя. Мы, родители, все в определённой мере тираны. Считаем наш образ жизни самым правильным и стараемся навязать его своим детям.
Во-вторых, хотел бы научить их не доверять слепо любым авторитетам. Чтобы даже в кризисные периоды они не теряли рассудок, сохраняли способность анализировать и не становились частью толпы. Всю свою жизнь в той или иной мере я шёл против течения. Как православный христианин — в 1990 е, да и сейчас, в связи с текущими событиями в церковной сфере Украины. Вообще христианин — тот, кто самостоятельно, пускай и в коллективе, идёт своим собственным путём. В школе — это один ребёнок из класса, ходящий в храм. На работе — единственный чудак, реально понимающий, почему все поздравляют друг друга с тем или иным большим церковным праздником.
Ну и ещё хотелось бы, чтобы мои дети не попали под каток стереотипов. Чтобы лет через двадцать мы встречались с ними за столом и нам по прежнему было бы, о чём поговорить. Чтобы они выросли интересными людьми с неординарным взглядом на вещи, мыслящими нешаблонно. Даже то, насколько они будут успешными в общепринятом смысле этого слова, честно говоря, меня с каждым годом всё меньше интересует. Пусть они будут сформировавшимися личностями, всегда чувствуют, что та жизнь, которую им дал Бог, — вся для них. Это, пожалуй, самое важное.
— Что бы вы посоветовали человеку, который не видит в себе тех талантов, на которые сейчас особенный спрос, и из за этого расстраивается и теряет уверенность в себе?
— Отвечу так, как обычно говорю на концертах. Мы знаем о таланте красноречия, но несправедливо забываем о таланте молчать. Кто то имеет дар слова, но есть те, кто умеет слушать. Да, их в разы меньше. Но их талант намного более редкий и оттого драгоценный. Сейчас в обществе востребована активная деятельность — открыть бизнес, что то построить, книгу написать и так далее... А как насчёт таланта матери, которая воспитывает ребёнка, таланта отца, который всегда рядом, на своём месте? И разве не важны способности тех, кто может быть лучшим на второстепенных, порой незаметных, но таких необходимых ролях?
Думаю, стоит чаще заострять внимание на неочевидных талантах и подсказывать людям, как их в себе раскрыть.
