Жизнь учит. Это мягкая формула известного мнения о дураках, которые учатся на своих ошибках. Вот так постепенно умнеешь — с возрастом, с каждым горьким или жестоким уроком, преподанным жизнью. Горечь или жестокость этих уроков бывает разной — Господь милостив, и вразумляет нас иногда чужим примером (а мы бы сами, конечно, разбивали головы о собственные).
Урок первый: я не самый сильный
В первых четырёх классах я был самым рослым среди моих одноклассников. Не то чтобы я был склонен подраться, но всё-таки ощущение своего физического превосходства иногда подвигало меня на решение споров кулаком. Хотелось бы рассказать, как я защищал слабых, но это будет слишком хрестоматийно. И не совсем правда... Однажды совсем маленький и незаметный мальчишка не испугался надвигавшегося меня и, зажмурившись, ткнул кулаком перед собой, немного разбив мне губу.
Это было совсем не больно, немного обидно, но весьма отрезвляюще. Драться мне стало неинтересно — бесперспективное занятие, которое имеет смысл лишь для того, кто готов в драке умереть, доказывая превосходство своих кулаков. И как вовремя до меня это дошло! Через пару лет мои одноклассники начали прибавлять в росте и в весе, но для меня это уже не представляло угрозы, ведь я больше не претендовал на роль самого сильного. Как в известном анекдоте, я пытался «отличаться мозгами». Но и на этом пути был приготовлен очередной горький урок.
Урок второй: я не самый умный
Мне повезло — среди моих одноклассников я оказался самым начитанным, поэтому без труда производил впечатление самого умного — и на окружающих, и прежде всего на себя. Потом мне где-то встретилась фраза «он больше знал, чем понимал»... Но в школьные годы достаточно было даже небольших книжных знаний, чтобы чувствовать своё превосходство. Тогда чужие мысли, почерпнутые в книгах, казались своими, и ничего не стоило в подходящий момент блеснуть афоризмом — шурша яркими перьями, очередная крылатая фраза слетала с моего языка, успех кружил голову, быстро вызывая привыкание — и к успеху, и к ощущению себя самым умным.
Университет оказался не самым лучшим местом, чтобы питать подобные иллюзии. Процент «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» на нашем курсе был невелик, но как они выделялись на фоне остальных! И как они выделялись на фоне меня!
Надежды догнать, приблизиться не было никакой. Один из светочей, который цитировал любого философа и по любому поводу, доверительно сообщил, что на собственном опыте убедился: после двадцати лет человеческий мозг перестаёт воспринимать новую информацию.
Что тут оставалось? Одно: податься в самые добрые.
Урок третий: я не самый добрый
Не знаю, чем был обусловлен выбор именно такой очередной маски. Возможно, воспоминания детства, когда все бездомные животные вызывали у меня горькие слёзы и бессонницу. А ещё мама рассказывала, что обо мне часто говорили посторонние люди: «Какие у вашего мальчика добрые глазки!» Они, как и я, не знали, что лёгкая близорукость создаёт именно такое впечатление — что глаза очень добрые.
Но эта ноша оказалась непосильной. Быть добрым — даже не самым добрым, а просто по-настоящему добрым — невероятно трудно. Доброта может быть только искренней, а деланная доброта невыносима — и для «добряка», и для людей вокруг. Это на пешеходном переходе достаточно ментального укола: посмотри направо. Эмоциональная окраска такого напоминания не имеет значения.
А с добротой так не выходит — нельзя перед тем, как отреагировать на ближнего, сказать себе: ты добрый, а он — твой ближний. Об этом, как правило, напоминает стыд — но уже потом, когда слова сказаны и дела сделаны...
Но для меня, уже понявшего, что я не самый сильный, умный, добрый, открылось обширное поле деятельности. Пожалуй, на этом поле был приготовлен самый главный урок.
Урок четвёртый: я не самый несчастный
Поводов жалеть себя оказалось более чем достаточно, а уж до чего чувство захватывающее! Теперь я понимаю, что годы — годы! — моей жизни были потрачены на бесплодную, изнурительную, эгоистическую жалость к себе. Это чувство сродни компьютерным играм: самые головокружительные достижения игрока исчезают с выключением программы, а остаются только лёгкое отупение и воспалённые глаза...
Объяснение этому следует искать в том, что я оказался не самым умным и не самым добрым. Особенно важно последнее — добрый человек прежде всего понимает, что все люди вокруг — каждый — достоин жалости и сочувствия, и нет человека, которого нельзя пожалеть. Если же мы считаем, что тот или этот не достоин нашей жалости, тем самым мы отказываем ему в праве на любовь. Тем самым мы отказываемся видеть в нём замысел и руку Творца. Тем самым мы отказываем себе в праве быть человеком.
Но жалость к себе ничего общего с любовью не имеет. Это своего рода индульгенция — покупное отпущение наших собственных грехов и оправдание недостатков. Платить за эту индульгенцию приходится дорого — и временем своей жизни, потраченным впустую, и усугублением собственных худших черт. Они, эти черты, ведь полностью оправданы кознями окружающих и роковым стечением обстоятельств...
А ещё время от времени встречаешь людей, которым по-настоящему нелегко пришлось в жизни. И становится стыдно, и безумно жаль безвозвратно ушедших дней, которые могли пройти в радости, но были проведены в упоении собственным придуманным несчастьем!
Есть у меня два воспоминания о таких людях, которые я призываю на помощь, когда ловлю себя на мысли, что люди ко мне несправедливы и жизнь складывается на редкость несчастная. Хочу поделиться этими воспоминаниями; может быть, они помогут кому-то, как помогают мне, может, кто-то пожалеет этих людей и помолится о них.
...Попал ко мне этот пожелтевший конверт случайно. В нём лежит аттестат, выданный сельской школой в 1989 году, с «пятёрками» и «четвёрками». Есть там ещё письмо правления колхоза из того же села, адресованное ректору сельскохозяйственного института с просьбой принять на обучение девочку Лидию, 1972 года рождения, за счёт колхоза. К письму прилагается справка, из которой следует, что мать девочки работает в колхозе, получает заработную плату 100 рублей, а в состав семьи Лидии входят: братья Вячеслав (1973 г. р.), Владимир (1974 г. р.), Василий (1976 г. р.), Виктор (1977 г. р.) и Александр (1978 г. р.), сёстры Наталья (1979 г. р.), Галина (1982 г. р.) и Анна (1987 г. р.). Ещё в конверте лежит клочок бумаги, на котором криво написано «батько помер». И стандартный ответ института, что приёмная комиссия возвращает документы — то ли потому, что Лидия не прошла по конкурсу, то ли в связи с отказом в допуске к экзаменам (комиссия старательно зачеркнула только «не явились к началу экзаменов»).
Помню, когда я это читал впервые, у меня тряслись руки и текли слёзы. Теперь я часто вспоминаю эту девочку и думаю, что с ней стало. Может быть, она вполне счастлива, может быть... Но для меня эти потрёпанные бумажки — наглядное пособие: посмотри, как приходится людям, и подумай, как ты счастлив!
...А эту историю я подслушал в троллейбусе. Мальчик лет восемнадцати, с очень хорошим лицом, с ясными глазами, очень бедно одетый, беседовал с пенсионеркой о нашем текущем житье-бытье. Не то чтобы он жаловался на свою жизнь, но те или иные повороты беседы выносили на поверхность грустные подробности его короткой жизни. «В семье было трое детей... Отец скоропостижно умер во сне... Мать поехала к родственникам и утонула, купаясь в реке... Сестра — самая младшая — покончила с собой... Старший брат — совершеннолетний — остался жить в квартире родителей, женился... А я попал в интернат, закончил школу, вернулся домой... А дома нет... Брат приватизировал квартиру на себя, выписал меня и домой не пускает... Живу у одноклассника по интернату... Мóю подъезды... Да я уж не могу плакать, я уж выплакал все слёзы... Да, конечно, „Отче наш“ знаю... И „Богородице Дево, радуйся“»...
Я слушал это, оцепенев от стыда. Как мне было стыдно за все мои «несчастья»! И как мне было стыдно перед этим мальчиком, в ясных глазах которого не было отчаяния, а в коротких словах — слезливой жалости к себе. Уверен, что его слышит Тот, к Кому он обращает своё «Отче наш»...
Были и другие уроки, и ещё будут, но эти — возможно, главные. Возможно, упоминание о них также послужит уроком для кого-то, поможет отыскать золотую середину между самым-самым лучшим и самым-самым несчастным и стать просто — счастливым.