Христос воскресе! Ещё раз суждено нам было дожить до этого Праздника праздников и Торжества торжеств. Ещё раз предлагается нам принять в себя радость, равной которой нет на земле, свет, с которым ничто не может сравняться, почувствовать, увидеть, осознать то, чего, по слову Апостола, не видел глаз, не слышало ухо, что не приходило на сердце человеку, но что Бог приготовил любящим Его (1 Кор. 2, 9).
Христос воскресе! Как давно пытается мир сей развенчать эту потрясающую весть, лишить смысла это приветствие, это радостное восклицание. Нам не только пытаются доказать то, что не воскрес Христос, но и то, что Его Самого никогда не было, что всё это выдумка, обман, подделка. А между тем Апостол говорит: Если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна (1 Кор. 15, 17). Лишите христианство этой пасхальной радости, отнимите у него Пасху — и что останется? Действительно, так мало… Останется смутное воспоминание о странном Учителе, Его слова о любви и смирении, останется печальная история ещё одной трагической неудачи. Останется циничная мысль: что может эта проповедь любви и братства в мире, в котором всё равно всегда торжествуют пилаты и иуды, фарисеи и начальники, в котором всё равно всё и всегда построено только на силе, только на страхе, только на принуждении? И, собственно говоря, именно это и хотят доказать с незапамятных времён все враги Христа и христианства.
Уже тогда у Креста, на котором мучился Он, стояли они, эти враги, и с усмешкой говорили: «Ты говорил, что Ты Сын Божий, так вот сойди со креста, и мы поверим Тебе. Уповал на Бога — так пусть Он поможет Тебе». И Христос не сошёл со креста, и Бог, по-видимому, не ответил на Его вопль: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? И если этим воплем, этим страданием, этой смертью кончается христианство, то оно — действительно конец всех надежд и всех иллюзий. Зло торжествует, окончательно и безоговорочно.
Перед ним сдаётся всё: и слабые попытки Пилата соблюсти справедливость, и любовь учеников, которые, бросив Его, бежали, и жалость, и мужество. И остаётся тогда только принять печальную логику, давно уже нашедшую своё выражение в так называемой народной мудрости: с волками жить — по-волчьи выть, сила солому ломит, своя рубашка ближе к телу… Воцаряется в мире тогда такая беспросветная мгла, что уже ничего не хочется, только бы как-то прожить эту короткую жизнь, пытаясь как можно чаще забываться, уходить от неё. Остаётся поверить отчаянию блоковского стиха:
Будьте ж довольны жизнью своей
Тише воды, ниже травы!
О, если б знали, дети, вы
Холод и мрак грядущих дней!
Но вот приходит пасхальная ночь. Ночь, когда нет обманчивого света, когда всё погружено в темноту, всё, казалось бы, соответствует тому мраку, что царит на земле. Это повторяется каждый год на протяжении тысячелетий, и мы собираемся в храм. И в нём тоже темно. И посередине — всё тот же гроб с мёртвым Страдальцем. И тихо раздаются всё те же печальные погребальные песни. Нам никто ничего не говорит и не объясняет: нет пропаганды, нет громких слов, нет утешений. Но мы не ждём человеческих слов и доказательств, они всё равно никогда и ничего не доказали. И вот мы выходим из храма со свечами в руках. Какой слабый, какой прерывистый этот свет! И как мало его в этом во тьму погружённом мире!
Мы обошли храм и подошли к закрытым дверям. Вот так же когда-то очень давно женщины пришли ко гробу и спрашивали себя: Кто отвалит нам камень от двери гроба? — ибо камень этот был весьма большим.
И над нами сегодня всё тот же камень — камень неверия, камень мира, ни во что не верящего, живущего только изо дня в день, мира, в котором торжествуют только сила и страх.
Привален камень, закрыта дверь, и пытается ветер погасить слабое пламя свечей… Что можем мы против этой всемирной черноты, всемирной пустоты, мы, маленькая кучка людей, никем не признанных, над верой которых смеётся и издевается мир?
Кто пережил эту минуту молчания, сомнения и маловерия тут, у этой закрытой двери, перед этим вечным камнем, тот знает, о чём я говорю. И вот голос священника произносит только два слова, всё те же два слова: Христос воскресе!
Два слова! Ни объяснений, ни доказательств. Этот голос только сообщает и возвещает: Христос воскресе! И чудо совершается, то же чудо, всегда то же. Несётся в ответ радостный возглас: Воистину воскресе! И принимает душа, принимает сердце, принимает эти два слова что-то самое глубокое и подлинное в нас. Отступают и эта ночь, и это молчание, и открывается дверь, и вступаем мы в ликование Пасхи, и узнаём знанием несомненным и неопровержимым, что ещё раз на наших глазах совершилась победа. Победа над злом, победа над тьмой, победа над ненавистью, победа над страхом, победа над смертью. Где твое, смерте, жало? Где твоя, аде, победа? Воскресе Христос, и жизнь жительствует…
Обман, самообман, выдумка, легенда, психоз? Но неужели обман и психоз могут продолжаться две тысячи лет? Неужели так ничтожен и слаб человек, что те же два слова могут снова и снова торжествовать в нём над всей этой лавиной объяснений и обличений, что направлена на него и льётся на него столетия?
Два слова, против которых нужно мобилизовать все возможности, чтобы разрушить их… Нет, нам нечего противопоставить всей этой злобе, кроме вот этой пасхальной радости. Мы ничего не можем ни доказать, ни объяснить — не можем и не хотим. Но если есть на земле доказательство, то вот оно — пасхальная ночь, пасхальная радость, пасхальный свет.
Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав! Не бойся, малое стадо! Христос воскресе!
Не бойся, малое стадо! Ибо поём мы в церкви сегодня: Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга обымем. Рцем: братие!..
Не бойся, малое стадо! Ибо возвещается сегодня победа всем слабым, всем маловерным, всем тем, кто постился и не постился, кто ждал и не ждал, кто желал этой победы и кто не чаял её. Всем открыта дверь, на всех льётся этот свет и эта радость: Христос воскресе!
