Сквозь замочную скважину просматривался край кухонного стола, на котором безнадежно обветривался праздничный салат. Глаза, спотыкаясь о преграду металлических изгибов замка, слезились, и нерезкая картинка двоилась и расплывалась. Таня снова закрутила туда-сюда ручку двери, в глубине души понимая всю безнадежность этих попыток. Перспективы сегодняшнего вечера, который и так не обещал быть особо веселым, вырисовывались перед ней во всей своей ехидной простоте. Танюша-растеряша, выскочив на минутку в магазин за майонезом, даже не одевшись как следует (да и зачем, если магазин в соседнем подъезде?), впопыхах натянула куртку, совсем позабыв, что ключ-то лежит в кармане теплого пальто, в котором она во все прочие дни ходила в институт. Воспоминание об институте и приближающейся сессии повернули мысли девушки в еще более отчаянном направлении.
Праздновать Новый год она собиралась одна: родители заслуженно уехали отдыхать в Египет, а с сестрой Анной у Тани в последнее время особенно углубились идеологические разногласия. Закончив тот же вуз, в котором нынче прозябала Таня, она быстро сориентировалась в обстановке, через знакомых отыскала вакансию в коммерческом банке, потом удачно вышла замуж и нынче даже не вспоминала ни о русской философии, ни о славянофилах, о которых Таня, между прочим, собиралась со временем писать диплом. Таня в глубине души упрекала сестру в снобизме и мещанстве, Анна же не упускала случая прилюдно посетовать, сколь бездарно тратит ее младшая сестренка свою юность, вместо того чтобы ковать хрупкое женское счастье собственными руками. Деликатность ситуации заключалась в том, что четыре раза в неделю Таня забирала из садика и возила по всевозможным развивающим кружкам племянника Артемку — единственного ребенка Ани и Бориса Красильниковых. За это мама Артема подкидывала сестре дорогую косметику, оплачивала мобильный телефон и оказывала прочую помощь. Однако ровно неделю назад Таня все-таки не сдержалась и высказала своей властной покровительнице все, что она думает о брошенном на попечение нянек и гувернеров ребенке. Оскорбленная Анна с тех пор с сестрой не разговаривала и на Новый год, разумеется, тоже не пригласила.
Но сегодня, ясное дело, именно Тане придется искать примирения — ведь у сестры точно должны быть запасные ключи от родительской квартиры. Вздохнув, Таня запустила руку в карман и вдруг обмерла: ведь ее родная «раскладушка» сейчас лежит бок о бок со связкой ключей в запертой квартире. Дальше оставалось лишь последовать примеру кэролловской Алисы: сесть на ступеньку и расплакаться.
— Ключи в квартире забыли? — раздался над ее плечом чей-то голос.
Таня утерла рукавом слезы и кивнула.
— Ну что же, заходите, гостьей будете, — сказал седовласый старик-сосед и гостеприимным жестом отворил дверь своей квартиры.
Тане стало стыдно: столько лет прожила она здесь, а сейчас не могла вспомнить имени-отчества этого человека, которого ее родители-то уж точно знали и, помнится, рассказывали о нем как о знаменитом то ли учителе, то ли музыканте. Увидев ее замешательство, старик сказал: «Меня зовут Николай Петрович, Танечка. Заходите, не бойтесь. Телефон к вашим услугам».
Квартира Николая Петровича была обставлена скромно и просто. Таня мельком разглядела какие-то репродукции на стенах, позавидовала тяжести книжных полок и, набирая номер сестры, удивилась старинному круглому циферблату телефона. На том конце провода долго-долго шли длинные гудки: никого не было дома. Видимо, Красильниковы коротали последние предновогодние часы на какой-нибудь модной распродаже. Разыскать их в огромном городе не было никакой возможности: записывая номера в телефонную книжку мобильного, запоминать их Таня не утруждала себя.
Николай Петрович тем временем поставил на маленький круглый столик у окна вторую чашку.
— Простите меня, Танечка, я давно отвык отмечать этот шумный праздник. Рад буду, если вы разделите со мной то, что Бог послал.
Они молча пили остывающий в тонком фарфоре чай, глядя на сияние огней за окном.
— Сколько света! И каждое окошко — чья-то жизнь, — промолвил тихо хозяин. — Задумывались ли вы когда-нибудь, почему на земле так много людей? Нужны ли мы все кому-нибудь? И если действительно нужны, то кому?
Завязавшийся было разговор прервал резкий звонок в дверь. Николай Петрович медленно пошел открывать. В коридоре послышались приглушенные голоса, и через минуту старик вернулся с новым гостем.
— Познакомьтесь, пожалуйста, Танечка: мой, ах, простите, и ваш, сосед Митя. Мой ученик. Его мама каждый год посылает в этот день торт, чтобы усладить мое одиночество, — рассмеялся старик.
Высокий молодой человек неловко замер в дверях, держа в руках тарелку с половиной торта, а Таня вспыхнула до корней волос, мечтая, чтобы в полумраке комнаты никто не заметил ее конфуза. «Соседа Митю» она знала прекрасно — ведь всего несколько лет назад он довольно часто бывал у них. И все считали его женихом Ани. Он и сам так считал. И даже Таня, безнадежно в него влюбленная, была в этом уверена настолько, что даже в мыслях не позволяла себе помечтать об ином. Когда сестра объявила, что с Митей у них все кончилось и она собирается замуж за Бориса, Таня была в шоке: как могла она променять свою первую любовь на флегматичного и сонного финансиста? А Дмитрий с тех пор словно пропал из города, и нигде Таня его не встречала.
— Митя, вы же учились с Анной на одном курсе, — словно не замечая их растерянности, произнес старик. — Девушке надо разыскать сестру.
К Таниному удивлению, Дмитрий согласился и пригласил ее подняться к нему в квартиру, пообещав по аське связаться с однокурсником, который сохранил с Анной приятельские отношения.
По лестнице Татьяна поднималась в тягостном молчании. Ей очень хотелось завязать разговор, но ничего подходящего просто в голову не приходило.
— А что готовит твоя мама? — наконец выдавила она из себя.
— Мама? А она сегодня ничего не готовит. Они с отцом в Египет уехали, — как ни в чем не бывало ответил ее спутник.
Через пару шагов он оглянулся на остолбеневшую девушку.
— Чего застыла? Идем сестру искать.
Компьютер, естественно, даже включать не пришлось, он уже давно работал.
— Ты серьезно насчет Египта? — зачем-то переспросила Таня своего спасителя.
— Серьезно, — ответствовал тот, клацая по клавишам.
— Так не бывает.
— Бывает.
— А торт?
— Что, я сам торта, что ли, купить не могу?
Девушка недолго колебалась и наконец решилась:
— Дима, можно тебя спросить?
— Спрашивай.
— А где ты пропадал эти годы?
— В монастыре.
Таня уже перестала удивляться. Но на всякий случай спросила:
— Значит, ты теперь монах?
Дмитрий рассмеялся:
— Нет, для монаха я ростом маловат оказался. Один человек там так мне прямо и сказал: «Вымахать-то вымахал, да не дорос. Ты как плющ, один расти не будешь, подпорка тебе нужна. Так что отправляйся ты, Иван-царевич, назад в свое болото, лягушку искать». — Дмитрий замолчал, словно что-то вспоминая. Тем временем ромашка ICQ из желтой превратилась в зеленую.
— Ну вот, сейчас Егорыча спросим. Он у нас в страховой конторе теперь работает, всех однокурсников своими льготными предложениями несколько, как бы сказать, подутомил, зато обладает бесценной информацией.
Вскоре смущенная Татьяна уже выслушивала по телефону все, что о ней думает сестра: «Ну, Воронина, ты даешь. Держись, еду».
Анна примчалась вместе с Артемкой, который только рад был вырваться из облака материнских духов-мехов и погрузиться в разбор соблазнительных диковинок, предложенных ему обрадованным Николаем Петровичем.
— Подставила ты меня, сестра, — вздыхала Анна. — Половина двенадцатого. Куда теперь ехать? Борис мне этого не простит.
Но тут в дверь снова позвонили, и в одиннадцать сорок пять посланная в разведку Таня донесла, что на пороге, нагруженный свертками и корзинами с провизией, стоит Борис, логически вычисливший все и аналитически принявший наиболее рациональное в данном случае решение.
Под речь президента успели только разлить шампанское и высыпать в широкое блюдо мандарины. За десять минут до полуночи Анна умудрилась вытащить на балкон упирающегося Дмитрия и вытребовать у него прощение за все обиды, а за пять — объявить мужу и сестре о том, что ждет ребенка, но работать все равно будет до последнего.
Под бой часов Татьяна вдохнула пену веселых пузырьков и в душе загадала, чтобы все, что сейчас происходит с ней, не рассеялось завтра, вернее, через неделю. Ведь пока электронный бредень бороздил информационное море в поисках телефона Анны, Дмитрий, оказавшийся в жизни, кроме всего прочего, регентом церковного хора, словно между делом спросил, бывала ли она когда-нибудь на ночной службе в храме на Рождество.
— Сверху, с клироса, весь храм сияет, словно на ладони. Знаешь, я бы очень хотел, чтобы ты тоже это увидела.
