Я давно хотела написать это письмо. Вернее, крик души, наподобие известного «Не могу молчать!» Последней каплей, заставившей меня перенести этот крик на бумагу, стала обычная в метро сцена: час пик, люди набиваются в вагон, последней заходит миловидная девушка, раскрывает книгу (журнальчик) и начинает читать. Все из вежливости (и безвыходности ситуации) подаются назад, давя стоящих сзади, девушка же ничего не замечает; более того, она выглядит демонстративно уверенной в себе. Я стою за ней и молча возмущаюсь: неужели ей нужно читать именно сейчас? Она же все равно ничего не усвоит за одну остановку… И вообще, почему другие должны из-за нее страдать? Я злюсь; мысль о том, что надо прощать, не помогает. Дело в том, что прощать здесь вроде бы и нечего (прощать легче что-то большое, когда сознание собственного великодушия «покрывает расходы» любви); но раздражение растет, потому что ты, вытянувшаяся в струнку, и она, уткнувшая книгу тебе в живот, получаетесь равны перед Богом.
Знаю, это звучит глупо и неуместно. Но признаюсь, «прощать» мне часто помогает мысль, что Бог все видит и в итоге мой обидчик будет, по меньшей мере, посрамлен. «Прощать» здесь в кавычках, потому что понятно, что так не прощают. Истинно прощать мне помогает другое: сознание того, что в грехе человек уже наказан, отдаляясь из-за греха от Бога (эту мысль я где-то прочла, и теперь главное — стараться, чтобы к ней не примешивалось злорадство). Но вернемся к девушке в метро: не раздражаться мне не помогала и вторая мысль, потому что, как, опять же, это ни глупо звучит, я не была уверена, грешно ли читать в набитом вагоне.
В самом деле, никто не подумает сказать: «Господи, прости меня… нет, не великого грешника, а мелкого пакостника — я сегодня читал в метро и всех потеснил», или: «Я сегодня в библиотечной книге наподчеркивал, а вчера выпустил клуб сигаретного дыма в лицо шедшей за мной девушке». Не подумают этого сказать, потому что подобные признания звучат как-то странно, мелко и недостойно упоминания. Однако все наши грехи, по большому счету, сводятся к нарушению двух главных заповедей: любви к Богу и любви к ближнему. Сказать: «Господи, прости, я не любил и обидел брата моего», — вполне нормально. Только раскаяться в том, что ты раздражал ближнего, подчас сложнее, чем сознаться в краже (наверное, потому, что это сложнее оправдать). А ведь мелкие прегрешения в последствие тянут за собой крайне тяжелые грехи. Они хоть и не заметны, но в том то их и коварность — не осознавая за собой вины, человек мало-помалу становится халатным, нерадивым, дебелым камнем.
Когда-то я пришла к выводу, что христианином может уверенно называть себя тот, кто не убивал, не крал, почитал отца и мать. Кроме того, конечно, тот, кто любит Бога и ближнего. Да, еще, — самое главное, — тот, кто любит своего врага. Но, получалось, думала я, что можно было оставаться христианином, мусоря на улице, не придерживая для других двери в метро, ломая кусты сирени (при этом даже доказывая, что от обламывания «лучше растет»), продавая и покупая исчезающие ландыши, врубая телевизор (это в наших-то картонных домах!), перебегая улицу на красный свет и т.д. Об этом же не сказано в Библии, и даже в православных книгах об исповеди, в списках возможных грехов перечисленных действий нет!..
Но дело в том, что в Библии об этих (и многих других) поступках сказано. Я имею в виду слова: И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними (Лк. 6, 31). Здесь девушка из метро могла бы мне сказать: «Я так и поступаю. Если ты тоже будешь читать, мне будет все равно». И другие могут аналогично возразить, что они будут не против, если кто-нибудь тоже кинет бумажку на улице, разломает куст сирени в парке или врубит телевизор (они этого просто не увидят и не услышат). Того, что люди сами делают, они, как правило, не осуждают в других. Однако, во-первых, так и убийца может заявить: я, мол, не против, чтобы и другие убивали, и своей жизнью не очень дорожу. Во-вторых, если я сделаю что-то, чего остальные не делают, остальным это не понравится (к примеру, если курящий впереди меня медленно идет, а я его обгоню и задену его сумкой). Но друзья, это уже действительно мелочно, давайте просто не будем вообще раздражать друг друга. А для этого надо одно: взглянуть на себя глазами ближнего, ужаснейшего из всех возможных, — воспитанного, тонкого человека, наделенного стопроцентным слухом, любовью к природе и аллергией на табачный дым.
P.S.: Не раз говорится в Библии о «мелких» (но способных довести другого человека до злобы) грехах. Апостол Павел говорит: По примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках (1 Пет. 1, 15). Действительно, когда после Литургии душа обновляется и чувствуешь особое присутствие в твоей жизни Господа, не хочется оскорблять Его ничем, никакой недостойностью. Я, к примеру, начинаю прилежно ждать зеленый свет на всех переходах и стараться не опаздывать на лекции (вечный мой недостаток). Но со временем ощущение того, что в тебе — Бог, уходит, душа запыляется, и вот я уже снова лечу сломя голову в университет. Понятно, надеясь на сочувствие окружающих. Последние, правда, почему-то ворчат, когда я втискиваюсь в закрывающиеся двери вагона: могла бы, мол, поехать на следующем поезде, все равно пять минут не спасут. Они правы, говорит мне совесть. Господи, прости, я поступила с людьми не так, как хотела, чтобы они поступали со мной!
Ранее опубликовано в журнале «Дорога вместе»
