Лет десять назад нам c Олегом Кривошеей, лидером рок-группы «Братья Карамазовы», посчастливилось, милостью Божией, вместе побывать на Святой Земле. Мы пешком обошли весь Иерусалим, и в самых знаковых местах наш проводник, отец Исаакий из Голосеевской пустыни, доставал из кармана подрясника маленькое Евангелие и читал... И стирались границы времени и пространства, и посреди шумного города и восточного базара оживали события двухтысячелетней давности. И среди всего удивительного, что хранят воспоминания о той поездке, мне запомнился необычный трофей Олега — листочек огромного галилейского кактуса, растущего у стен храма Двенадцати Апостолов в Капернауме. Тогда все подтрунивали над Олегом. На удивление, заморский листочек ожил, пустил корни в украинской земле и долго радовал хозяина воспоминаниями о той незабываемой поездке. Наверное, он один из нас верил, что оторванный лист способен пустить корни. И эта по-детски чистая вера оправдала надежды верующего, даже в малом. И для меня в этом весь Олег: открытый миру и людям, добродушный, по-хорошему авантюрный и очень талантливый — музыкант, поэт, продюсер и, как вы уже знаете, немного селекционер. Уютно устроившись за чашкой чая, мы долго сидели, как старые друзья, у которых есть что вспомнить. Умилительное детство, бесшабашную юность и одну на двоих родину — страну, которой больше нет на карте мира. И это ни хорошо, ни плохо. Просто нет — и «...ни тропы, ни ключей, только дверь в навсегда...»
«Рождённый в СССР» для тебя это исторический факт или самоощущение?
— Я родился весной в Днепропетровске, воспоминания детства — это цветущие майские деревья, молодая, смеющаяся мама, немного строгий папа и невероятная красота вокруг. Это рыбалка с дедом, это бабушкины сказки перед сном, это детский садик с первым трёхколёсным велосипедом, это игры в войнушку с пацанами и с дружбой, в которой казалось, что всё — навсегда. Это девочка, всё в том же детском садике, за которую почему-то хотелось отдать геройски жизнь в бою, это первый гребок по воде, когда не захлёбываешься, а уже плывёшь! И... во всём этом — ожидание неизвестной и огромной жизни впереди!
Для меня, когда я думаю о детстве, вот этот ряд воспоминаний всегда перед глазами. И ничего больше. Я, конечно же, как обычный ребёнок, был ограждён от чего-то связанного с государством и политикой. Я совершенно недавно узнал от своей мамы, что, оказывается, во время моего детства были сложности с продуктами. Мы ведь в детстве не знаем, откуда берётся картошка или конфетка у тебя кармане. У меня были прекрасные родители, бабушки и дедушки. Дедушки, которые вернулись с войны, мне мало чего рассказывали о ней. Но они брали меня с собой на рыбалку, рассказывали удивительные вещи о космосе, о дивных дальних странах, где они сами не были, но где мы обязательно должны побывать! Мир моего детства, в котором я жил, он прекрасен, и этот мир я не разрушаю и живу с ним в памяти до сих пор.
Мальчишки твоего поколения мечтали стать носителями героических профессий: космонавтами, пожарниками, лётчиками. Кем ты хотел стать?
— На протяжении жизни, с самого её начала есть люди-маячки, люди-знаки, по сигналам которых ты идёшь. Конечно же, это твои родные, знакомые, из круга которых образуются твои друзья. Также это люди, с которыми ты не знаком, но о которых узнавал из книг или телевизора, а позже — магнитофонных кассет, например. Я появился на свет на следующий год после первого полёта человека в космос, и поэтому, конечно, как и у всех мальчишек того времени, у меня была мечта — авиация, космонавтика и обязательно освоение космоса, конечно же, вместе с Юрием Гагариным — первым космонавтом Земли. Кстати, позже я закончил университет и защитил диплом по специальности «инженер-механик по беспилотным летательным космическим аппаратам», так что, возможно, ещё слетаем! О кумирах детства — это космонавты, мореплаватели и, конечно же, футболисты. Сначала, пока жили в Днепропетровске, с отцом ходил на «Днепр», знал всех игроков, дома — фотки команды, вырезки со статьями из газет. Когда переехали в Киев, то, конечно же, «Динамо». В футбол и сам играл за город. А первая трагедия, которую я прочувствовал в детстве, была связана с тем, что однажды в маленьком телевизоре я увидел страшную картинку прощания с погибшим космонавтом. Это была гибель «Союза-1» и космонавта Владимира Комарова. И я помню, как плакали и родные, и соседи. А ещё я помню то ощущение пустоты. Это было невероятное горе, как будто я и мои близкие потеряли своего, родного. Мои родственники тогда были все ещё живы, и я впервые почувствовал, что ушёл кто-то из близких. Таким тогда было моё ощущение страны, как семьи.
Сейчас модно, особенно у политиков, в воспоминаниях о том времени рассказывать, как кто-то был изгоем, потому что не хотел вступать в комсомол, быть пионером, октябрёнком. У тебя была такая история?
— Нет, у меня всё совершено обычно складывалось. И понятно, что эти организации я не связывал с политикой. Я был октябрёнком, потом очень хотел стать пионером — игры в «Зарницу», сборы спортивные разные, костры, всё это было интересно и притягивало. Когда принимали сверстников в пионеры, мы с родителями из Днепропетровска переезжали в Киев, переехали — а здесь уже одноклассников, большую их часть, приняли, ну и меня потом уже с оставшимися. У меня прекрасное воспоминание об этих годах — это же детство! Из школы я ушёл после восьмого класса в специализированную городскую группу по футболу, среднее образование мы получали в ПТУ, и всё никак времени не хватало, то тренировки и сборы, то игры, поэтому в комсомол поступил не сразу. Но в то время для меня это уже было скучное сообщество! Потом была юность и взросление. Юность — это, прежде всего, отрицание, отрицание почти всего того, что видишь. Юность всегда революционно настроена, и это нормально. Юность моя была полным отрицанием того, что я видел вокруг, с поиском «альтернативных источников питания и существования в открытом космосе» — во всём! Это поиск книжки, которую не в школе выдают, а самиздатовской, юность — это пластинки с чёрного рынка или кассеты не из магазина, а где-то подпольно записанные. Юность — это желание выпить стакан портвейна втайне от родителей, это рок-н-ролл, который тоже был секретом и тайной. И если детство для меня было частью «Незнайки в Солнечном городе» — моей любимой сказки, то юность — это уже совсем другая история. Безбашенная, ершистая, революционная, босяцкая. История, которая стремительно пронеслась по моей жизни и которую я сейчас вспоминаю с улыбкой. Всё было: драки, скользкие крыши домов, ножи, задержания правоохранителями и много всякого и разного. Всего этого было через край, и сейчас я благодарю Господа, что остался живой!
Олег, а какая музыка, литература формировали твой вкус, у тебя были кумиры?
— Среди музыкантов первыми, чьи записи я услышал, были The Doors и Pink Floyd. А когда у моего лучшего друга детства Коли Корсунова появились бобины Высоцкого, «Машины времени» и «Воскресения», у меня тут же появилась первая гитара. Мне очень нравился Алексей Романов и группа «Воскресенье». Сейчас это один из ближайших моих друзей. А тогда я его плёночки с записями находил, переписывал и пел, конечно же. Для меня счастье огромное — дружить с этим человеком. Немного позже половину неба для меня занял Юра Шевчук и «ДДТ», мы очень сдружились! Журналы, которыми я тогда зачитывался, — «Новый мир», «Иностранная литература». Книга, которая меня потрясла, — перепечатанный на каком-то аппарате и выданный мне на три дня роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита», после прочтения которого я сразу же стал искать Библию. И нашёл — не мог не найти, это была для меня необходимость тогда. А любимые книги из юности — это Пушкин и Гоголь, Булгаков и Достоевский, немного позже Сковорода и Бердяев. Иосифа Бродского читал, по-моему, всегда. Обычные маячки для советского юноши. А если говорить о кумирах, то все они остались в детстве.
Но в какой-то момент ты понял, что будешь музыкантом. Что или кто повлиял на твоё решение?
— Пока я слушал The Doors и Pink Floyd на английском языке, мне и в голову не приходило, что я могу это делать. Это было божественно и космически далеко. Но когда я услышал «Воскресение», «Машину», Майка Науменко — меня зацепило то, что это можно делать на родном языке, и захотелось делать этот рок! И дальше уже были первые попытки создания рок-групп с ребятами со двора. Гитара, кастрюли вместо барабанов — обычные дворовые музыкальные опыты того времени. А уже в университете это были полноценные группы, с аппаратом и концертами для своих. Я учился в Днепропетровском государственном университете на физико-техническом факультете, и там мы вместе с другом Пашей Федосеевым создали первую нашу рок-группу, писали свои песни и даже уже ездили по полуподпольным концертам и студенческим фестивалям. Потом вернулся в Киев, и однажды в 1990 году нас пригласили на фестиваль, который организовывали люди из культовой программы «Взгляд». Это была ТВ-программа, которую смотрела вся страна, и если тебя показали сегодня в программе «Взгляд», завтра ты становился известным миллионам людей. Ты сразу попадал в эту обойму и, как барон Мюнхгаузен, незримо садился в пушку и тут же попадал «на Луну». Вот и мы тогда попали на такой фестиваль, где и познакомились с «ДДТ».
Правда, что именно Шевчук придумал название вашей группе?
— «Братьев Карамазовых» придумал всё же Фёдор Михайлович Достоевский, а Юра действительно предложил нам так назваться. Возвращаясь к «Взгляду», я хочу напомнить, что это было начало новой эпохи в жизни страны — им закончилось время, когда на всю страны была одна газета «Правда» и ещё парочка, один телеканал, одна радиостанция, а всё остальное — это были самиздаты и разговоры о жизни на кухне. Поэтому, когда разрешили этим парням выйти в прямой эфир и рассуждать на какие-то темы, это было не просто круто, это было как полёт Гагарина в космос. Народ начал узнавать не только о своих реально великих свершениях, но и правду о революции и ГУЛАГе, о голоде и о политических репрессиях. Поэтому «Взгляд» и стал программой культовой, так как появился вовремя и открыл людям глаза и души, на многое. Как и рок-музыка, рок, который был невероятно крут и востребован тогда, по тем же причинам. А сегодня... Я и сам играю его редко, так как почти обо всём сказано и сыграно. А повторяться достаточно скучно. Хотя всегда ждёшь новые слова и звуки, надеюсь, они ещё родятся!
А что ты сейчас думаешь о том времени, о перестройке, о развале Союза сейчас, спустя двадцать пять лет?
— Это было время, которое Виктор Цой назвал одним словом: «Перемен!», ну а политики по-своему — перестройкой. И когда я спустя годы увидел студентов на Майдане, то вспомнил свою юность и то время. Неприятие окружающей тебя действительности — это юношеская норма в каждом поколении. Другое дело, что этим чувством юных душ всегда манипулируют опытные взрослые, но это уже о другом. Но я это чувство пережил в полной мере — когда «перемен требуют наши сердца». Я переживал процессы, которыми жила тогда страна, со всем своим юношеским максимализмом. Я сильно желал этих перемен, не понимая до конца их сути. Хотелось находиться на острие событий, отражать это в творчестве, добиваться идеального на Земле. Мы все с радостью прыгали на развалинах страны, иногда пытаясь всматриваться в будущее, которого не знали. Сейчас я понимаю, что ломать — не строить. Я думаю, что мудрее тогда было бы не ломать, а менять. Эволюция — это всегда природное и живое. Любая революция — это разрушение и смерть, и в любой революции всегда в основе торчит Ленин и ему подобные чуваки, которых я никогда не принимал и принять не могу. А в любой эволюции — всегда трава зелёная прорастает даже через асфальт, цветок растёт, солнышко светит, люди новые рождаются в любви... Хотя, понятно, и сорняков растёт много всегда. Но всегда же есть здоровое, плодоносное и то полезное, что человек может взять для себя. Я, как и многие, понимаю, что людей убивать нельзя и разрушать — это против всякого смысла, но мы же видим, что во все времена революции творили одни, и часто с идеальными помыслами, а другие по их спинам залазили во власть и продавали страну. Очень похожую историю, которую я видел в конце 80-х и начале 90-х, мы переживаем и сейчас, страну ломают точно так же, наживаясь на людской беде.
А тогда было ощущение, как в песне у твоего друга Юрия Шевчука: Ты вчера был хозяин империи, а теперь сирота?
— Ну, это Юрий Юлианович с иронией, ему присущей, пел! Я никогда не ощущал себя хозяином империи и не говорил от имени поколений. Я всегда говорил от себя и максимум — от «нашей маленькой стаи», небольшого количества близких мне людей. При этом я всегда ощущал себя частью чего-то большого, неведомого. Догадываюсь, что это чувства сакрального порядка, когда душа-христианка ощущает себя крошечной частью огромного, бескрайнего Царства Господнего, которое не имеет границ земных, и империя для душ там другая совершенно.
Двадцатый век можно разложить чуть не по пятилеткам, таким насыщенным и разным он был. Было поколение переживших крах Российской империи и ужасы Первой мировой, а затем гражданской войны, были знакомые нам военное и послевоенное поколение — шестидесятники, яркое культурное явление. А вот твоё поколение — родившихся в 1960-е, переживших развал СССР — какая у него особенная черта?
— Ощущение сопричастности к большому народу для меня с детства было не искусственным, не книжным. Отец имел огромное количество друзей. Если в доме были мандарины, я знал, что в гости к нам приехал папин друг из Грузии. Какие-то якуты с Севера к нам приезжали, молдаване с вином. Мы часто гостили у родительских друзей. Для меня с детства это было совершено нормально — такой замес разных народов и людей. У меня всегда было такое чувство, что все мы одна большая семья. И все проблемы в семье были общими. Я не ездил на БАМ и не воевал в Афганистане. Но у меня были друзья, которые строили великие магистрали, а во время войны мы всем двором хоронили парня по кличке Рыжий, погибшего в Афгане. Так сложилось, что наше взросление совпало с концом той страны, в которой мы родились. Хорошо это или плохо — не знаю, но так сложилось. Чьё-то поколение победило в войне, чьё-то подняло страну из руин, во время моего поколения одна страна закончилась, а начала рождаться другая, но тоже моя! И поэтому наше поколение отвечать будет уже за ту страну, которую мы знаем сегодняшней Украиной, за неё спросят наши дети и внуки. А за СССР? Наверное, тоже спросят, но в меньшей степени. Я половину своей жизни прожил в Украине Советского Союза, а полжизни — в независимой Украине. Есть что сравнивать. Всегда, в любой стране, при любом государственном устройстве, в любом времени есть и хорошее, и плохое, были и есть великие люди, и, увы, были и есть негодяи. Всегда и везде была несправедливость, и всегда была жажда света и правды, и человеку всегда нужно в первую очередь смотреть в себя, менять сначала самого себя. Надо стараться жить по совести, а вот это и просто, и трудно.
Скажи, а ты ощущаешь конфликт поколений? Поколения рождённых в СССР и поколения появившихся на свет в 1990-х, уже на обломках рухнувшей империи? Если да, то в чём он?
— Я в 1987 году закончил университет, после по распределению отработал три положенных года, и с тех пор моя жизнь связана только с творчеством. Может, если бы я был банкиром, или полицейским, или депутатом, мне была бы понятна какая-то иерархия отношений и конфликт между поколениями. А в моей жизни я знаю, что в каждом поколении «...есть люди близкие и есть дальние, но все родные», как говорил Блаженнейший Митрополит Владимир.
Тебе легко общаться со своими сыновьями?
— Легко. У нас много общего. Нам легко говорить на любые темы. У нас нет границ и определений — кто старший по званию. И компании у нас часто общие. Все мы с бородами, все ходим в кроссовках и джинсах, читаем одни и те же книги. И в этой истории — с разницей в возрасте — у нас нет конфликта.
А может, и нет никакого конфликта поколений? Может, мы просто бухтим по-стариковски?
— Моё поколение ещё петляет по сегодняшним дорогам, и я обижу многих, если начну от имени поколения подводить какие-то итоги. Что касается лично меня, то я никаких конфликтов между людьми разных возрастов не переживал никогда. Например, в Самтредии под Кутаиси я, будучи тридцатилетним, сутки пил вино с дедушкой Амираном, которому тогда было сто четыре года, и мы с радостью и взаимным интересом говорили на разные темы, смеялись и печалились, и ощущали себя ровесниками. Мои сыновья и их друзья всегда вместе с моими друзьями, а пока был жив мой отец, я всегда был в кругу его друзей. Мне повезло, о конфликтах поколений я знаю только из книжек.
Чем однозначно плох был совок — массовым отступлением отверы. Как у тебя в семье обстояло дело с религиозным воспитанием?
— Крестили меня сразу после того, как забрали из роддома. А о Боге мои первые воспоминания — из дома моего отца. Весь дом у его родителей был заставлен иконами, и я, конечно же, расспрашивал о тех, кто на них изображён. Также меня очень удивляло, что бабушка Ира, когда гостила у нас, каждое утро и вечер становилась на колени и молилась. Я молчал до поры до времени, и однажды, когда её приезд совпал с очередным полётом наших космонавтов и сообщением об этом в новостях, я не сдержался и съехидничал на эту тему: «Ну вот, баб, наши слетали, а космос мёртв, там пусто, Бога нет...» Она ничего мне не ответила, посмотрела как на хворого, а мне стыдно по сей день. Потом уже, в юности, помнится, постоянные статьи в комсомольских газетах о бедных закодированных юношах и девушках, которые ходят в церковь и всякое разное, при этом я ходил с друзьями несколько раз на Пасху, родители чего-то там ворчали, но отпускали. Менты тоже вроде как молодёжь не пропускали, но пройти можно было. Меня тогда это не сильно волновало. Так, вроде как есть что-то, но не обо мне. Но уже думал, кто я, куда я, и крестик нательный я носил, уж не помню с каких дней. На церковь я обратил внимание, когда у нас директором работал Саша Мироненко — это вторая половина 1990-х. Мы ездили в его машине постоянно, он заезжал часто в Ионинский монастырь, помогал братии понемногу, ну и я вслед за ним, но пока так — только вслед, ничего серьёзного. Сейчас уже Саша Мироненко священник — отец Александр, служит в деревне недалеко от Чернобыля, молодец отец! Многие мои друзья и товарищи идут за Господом. И душа радуется за них. Мой друг Стас Початуха, когда-то музыкант нашей группы, сегодня служит в Киевском Свято-Пантелеимоновом монастыре звонарём. Лет десять назад, в очень тяжёлое для меня время, он открыл мне Иоанна Кассиана Римлянина, святителя Феофана Затворника, святителя Игнатия Брянчанинова, которые дали мне лекарство для жизни.
Твои друзья-музыканты Шевчук, Кинчев, Бутусов, кумиры миллионов, заговорили о вере со сцены. И это была проповедь, имевшая огромный резонанс. У тебя было ощущение, что сцена — это твой гражданский амвон и надо говорить о том, что тебя волнует в первую очередь: о вере?
— Многих своим творчеством и примером к облику человеческому ведут Юрий Шевчук, Константин Кинчев, Вячеслав Бутусов, Пётр Мамонов, которые сами пережили много всего и разного. Я гораздо позже них пришёл к вере, поэтому они в этом смысле — люди для меня знаковые. И то, что они делали и делают, для миллионов их поклонников — действенная проповедь. Я вот в этом году в июле, в канун Дня Крещения Руси, с Крестным Ходом по Киеву прошёл. Сто тысяч народу! Душа так трепетала и ликовала! А люди шли три недели по всей Украине, из Почаевской и Святогорской святых лавр, по жаре в плюс тридцать. Я когда их увидел, всех обнять хотел, до слёз — у них лица радостью Христовой светятся! Идут, молятся, за страну молятся, за мир, за любовь между людьми. Там человек ко мне подошёл, говорит: «Я из Хмельницкого, мой сын в храм начал ходить после вашего с Шевчуком концерта* ко Дню Крещения Руси в 2008-ом». Так что и мы, грешники, если дело хорошее, не зря хлеб жуём! (Смеётся.)
День Крещения Руси был придуман как всенародный праздник вот буквально здесь*, в этой комнате, где мы сейчас говорим с тобой.
— Это было 14 августа 2006 года. В тот день я не собирался в храм, ехал на репетицию и как-то спонтанно повернул в сторону Голосеевского монастыря. Зашёл в монастырь, встретил настоятеля монастыря, отца Исаакия, поговорили, и тот прощаясь поздравил меня с Днём Крещения Руси. Я помнил, как торжественно и мощно праздновали тысячелетие Крещения Руси в Киеве в 1988 году, и потому спросил — как сейчас празднуете, отче? «Да никак», — ответил батюшка. Я был очень удивлён, и уходя, сказал: «Хорошо бы такой день праздновать...» Через несколько дней мы с батюшкой снова вернулись к этому разговору. В Голосеевском монастыре у его настоятеля архимандрита Исаакия тогда собирались мы — хорошие знакомые и друзья: Юра Молчанов, Алексей Омельяненко, Василий Горбаль, Володя Рябика, Влад Ряшин, Вадим Романенко. Мы начали говорить и готовить проект по зарождению новой традиции — ежегодного празднования Дня Крещения Руси. Обратились к церковному начальству за благословением. Блаженнейший Митрополит Владимир благословил наше начинание, и уже в 2007 году в День Крещения Руси впервые в наше время был проведён праздничный молебен и крестный ход от Киево-Печерской лавры к Днепру, где было освящено место, а позже построена церковь в честь этой великой даты. У стен лавры на Певческом поле был проведён большой праздничный концерт, который открыл своим приветствием и благословением Блаженнейший Митрополит Владимир, и в котором участвовали лаврский хор, Нино Катамадзе и её группа, Юрий Шевчук и «ДДТ», «Братья Карамазовы». На сцену подымались богословы и историки, рассказывающие публике о времени, смысле и значении киевского, днепровского Крещения Руси. Отпраздновать тогда собралось более семидесяти тысяч людей, много молодёжи. Получилось! В том же году с Владом Ряшиным, Валерием Бабичем и компанией «Стар Медиа» мы сняли анимационный фильм «Сказание о Крещении Руси». С тех пор этот праздник отмечается ежегодно на всей канонической территории нашей Православной Церкви.
В этом году и Дню Крещения Руси, и крестному ходу пытались навешать политических ярлыков, не пускали мирное шествие в крупные города. Твои ощущения от прошедшего?
— Этот год был очень сложным, трагичным. Именно поэтому не надо было никаких праздничных концертов и пышных торжеств. Льётся кровь, и потому так важна молитва Господу, молитва каждого и всего народа. Крестный ход, который прошёл по благословению Предстоятеля Украинской Православной Церкви Блаженнейшего Митрополита Онуфрия по всей стране, — молитвенное шествие народа за мир — это как раз то, без чего сегодня нельзя. Это и стало смысловым наполнением празднования великого события в этом году. Я шёл с крестным ходом, и это такая радость! Знаешь, с чем можно сравнить? С тем, когда священник впервые на пасхальной всенощной, стоя перед храмом, возглашает: «Христос воскресе!» И в душе после этих слов появляется такая радость неземная — «Воистину воскресе!». Эта радость покаяния, благодать прощения и любви была между людьми в праздновании Дня Крещения Руси в этом году, и казалось, Сам Господь шёл с людьми по улицам Киева. Я желаю себе и всем любви к Богу и людям, знакомым и незнакомым, любви всегда!
* Концерт состоялся в рамках праздничного тура «Братьев Карамазовых» и «ДДТ» по Украине к 1020-летию Крещения Руси в 2008 году. — Ред.
* Беседа состоялась в Киевском Покровском Голосеевском монастыре. — Ред.
