Записки о принятии решений
Халаты были либо слишком велики,
либо чересчур малы. Как будто высоким
людям специально навязали маленькие размеры.
А низеньким и щуплым — огромные
С. Довлатов. «Наши»
Халаты, гири и линейки
В больницах тщедушным пациентам выдают огромные халаты, пациентам в теле — крохотные. Возможно, медработники так развлекаются.
Но факт этот отражён, по меньшей мере, двумя писателями (точно Довлатовым, возможно — Зощенко, Ильфом и Петровым). Развитая наблюдательность помогла им заметить явное несоответствие размеров.
Разгадал же тайну больничных халатов я.
Все халаты в больницах одного размера, а пациенты — разного.
Впрочем, нельзя исключить, что больничные халаты имеют размер и конфигурацию, которые среди людей не встречается. Сшиты, к примеру, на кентавров...
Причём тут халаты? Ведь, кажется, речь шла о принятии решений?
Тогда вот так. Есть где-то такое место — палата мер и весов. Мне всегда представлялось огромное помещение с колоннами, где на мраморных длинных столах — наподобие прилавков на рынке — стоят разнообразные весы. На самом деле это собрание эталонов веса и мер. Короче говоря, там хранят правильные гири и линейки. У всех остальных — в лучшем случае — погрешность в половину цены деления...
Оглядываясь на свою жизнь, я понимаю, что почти все мои решения либо выстраданные, либо поспешные. Самые лучшие решения приняты не мной; они просто стечения обстоятельств и случайности или — только шёпотом — Провидение.
Я принимал решения и делал выбор так, словно я первый человек, оказавшийся в подобных обстоятельствах. Но всё уже было под солнцем. Человечество приобрело опыт неправильных решений в самом раннем детстве.
При всём многообразии жизненных ситуаций пособие по принятию правильных решений состоит всего из двух заповедей, на которых утверждается весь закон и пророки...
Теперь вернёмся к халатам, гирям и линейкам.
Мораль, как и халаты в больницах, одного размера для всех. Кому-то рукава длинноваты, кому-то жмёт в подмышках. Но никто ещё из-за тесного халата не бросил лечение.
Когда стесняют моральные рамки, то рука, то нога вдруг оказывается «по ту сторону». Эталон то слишком тяжёл, то слишком короток. А ведь за эталоном и бежать никуда не надо — вот он, прямо на шее, на чёрной нитке...
Всё в этой жизни просто — но эта чудная простота всегда чем-то заслонена. Обычно чем-то непритязательным, на уровне физиологических потребностей. Ничтожность этих преград понимаешь ушами — когда они пылают от стыда...
Однако пора уже рассказать несколько историй.
Велосипед
Наш дом стоял на самой окраине небольшого провинциального городка. В современных реалиях — непрестижное место: новостройки, грязь, маргиналы...
В реалиях мальчика лет пяти — пограничье. К западу — небольшая речка в камышах, за ней — уходящие в дымку поля. С севера и востока — серо-белая стена панельных домов, увенчанная сторожевыми башнями пятнадцатиэтажек.
А юг был занят загадочным «частным сектором». Дома имели одну общую черту — высоту в один этаж. В остальном же в местной архитектуре царила анархия. Улочки «частного сектора» прихотливо извивались, вопреки ландшафту и здравому смыслу.
Но достопримечательностью «частного сектора» была не планировка и не архитектура. Тут жили цыгане. Не припомню, чтобы я их видел. Но о них ходило множество невероятных рассказов. Какие-то живописные руины считались местом их ночлега; бывать там считалось небезопасным. Только отчаянные смельчаки рисковали приближаться к этому месту; легенды ходили о тех, кто швырял камнями в окна без рам.
Однако реальные следы этих загадочных людей оказывались вполне безобидными. Изредка мы натыкались на свежее кострище на полянке перед их домами; вокруг валялись яркие лоскутки, старый башмак, хлебные корки... Неподалёку от логова цыган находился небольшой холм. На его плоской вершинке торчала горловина канализационного колодца без крышки.
Спрашивается, что может быть в таком колодце? А посмотреть туда тянет многих. Если не всех.
В этом колодце не было ничего, кроме огромной величины вентиля («задвижки», как утверждали мои самые бывалые ровесники) и разного хлама. Однако мы регулярно заглядывали туда. Чего мы ожидали, на что надеялись?
И однажды — случилось. Я стал на колени и опустил голову в душную полутьму. На самом дне светилась голубой эмалью рама. Мерцали хромом руль, звонок, педали и колёса. Смутно мерещились фара, цветные катафоты и чёрный лаковый багажник... — На дне колодца лежал небольшой велосипед, совсем новый и, вне всяких сомнений, ничейный.
Я приходил туда день за днём и жадно разглядывал велосипед. Он явно не принадлежал никому, раз лежал по соседству со всякой дрянью. Он мог бы принадлежать мне... Однако спуститься вниз было страшно. Мало ли что там... А вдруг — я спущусь, а сверху крышку — цыгане?! — и закроют...
В конце концов, я нашёл способ побороть страх. Сел на край колодца и «уронил» туда свои тапки. «Уронить» тоже вышло не сразу... Теперь у меня не было выбора — без тапок домой идти нельзя. Да и вся затея больше не выглядела авантюрой и даже приобретала некий героический, спасательный оттенок.
Я исцарапал руки, порвал рубашку и облип сухой пыльной паутиной. Спустился. Посмотрел вверх. Светлый кружок люка был такой маленький, в него не прошла бы даже моя голова...
Обмирая от страха, потянулся к своему сокровищу. Гнутые обода без покрышек. Одна педаль. Всё ржавое, грязное, старое. Звонка нет. На заднем колесе лежал скелет небольшого животного. Тонкие рёбра смешались со спицами, бессильно скалились крохотные клыки...
А что ещё могло быть там? Новый велосипед? Спиннинг «Пионер»? Подземный ход в Африку?
Про немцев
Мой дядя родом с Днепропетровщины. По возрасту он не застал войну и оккупацию, но довольно часто упоминает те времена.
Например, в их селе немцы заасфальтировали дорогу. Дороги, которые строили или асфальтировали после войны, требовали капитального ремонта два раза в год. А эта дорога не требовала ремонта никогда.
И мне доводилось проезжать по этой дороге. Автобан среди украинских полей...
Однажды мальчишки, в их числе и мой бравый дядя, раскопали курган неподалёку от села. Этот бугор был курганом лишь по форме; старики говорили, что до войны тут никаких курганов не было.
Оказалось, это был немецкий дот. А может быть, и не дот. Довольно обширное помещение было заставлено до самого бревенчатого — в три наката — потолка ящиками с продовольствием и напитками. Пять винтовок — вычищенные и смазанные — составлены в пирамиду. В углу — мотоцикл BMW с коляской...
Тушёнка была вполне съедобной. Какие-то твёрдые круги, будучи распакованными, стремительно увеличились в объёмах. Оказалось — хлеб, мягкий, словно свежий. На мотоцикле, говорили, ещё долго ездил местный военком, пока не закончились таблетки, из которых при смешивании с водой получалось топливо.
Всего было в этом подземном убежище с запасом, всё исправное, надёжное. И воевать, и жить тут можно было долго и даже, возможно, счастливо.
Но те пятеро, которые понадеялись на запасливость, исправность и долговечность, вряд ли жили долго и точно не жили счастливо. Они — все пятеро — были там же, рядом со своими запасами. Пять скелетов в полном обмундировании вермахта...
Наверное, правильную дорогу намного легче построить, чем выбрать.
Я не уверен, что следует делать какой-то вывод из этих историй. Кажется, всё очевидно и просто. Руководствуясь ложными ценностями, пренебрегая мудростью, вопреки опыту и так далее...
Гуманисты из народа, наблюдая, как набиваются шишки, да всё об одни и те же грабли, подсказали утешительное: «Знал бы, где упадёшь, соломки бы подстелил».
Но там, в куче мусора на дне колодца, или в забытом блиндаже, или в одиночестве, озлоблении и отчаянии, или куда там ещё приведёт забывчивость и легкомыслие, вспомнится не эта «мудрость», а та, на которой утверждается весь закон и пророки.
Жаль, если и там вспомнится соломка.