А вы готовы пройти тест?
Выйдя же в день тот из дома, Иисус сел у моря. И собралось к Нему множество народа, так что Он вошёл в лодку и сел; а весь народ стоял на берегу.
И поучал их много притчами, говоря: вот, вышел сеятель сеять;
и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то;
иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло;
иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его;
иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать.
Кто имеет уши слышать, да слышит! (Мф. 13, 1–9).
Думаю, эта притча призвана помочь нам выявить проблему. Такой, знаете, тест на определение нашего актуального духовного состояния.
Когда-то меня поразила фраза в Евангелии от Иоанна. Спаситель говорит, что не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал (Ин. 15, 16). Эти слова были обращены к апостолам, но касаются всех нас. Не мы выбираем Бога — Господь призывает. Ещё сказано в Евангелии: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его (Лк. 11, 28). То есть мы призваны услышать слово, сохранить его и так взрастить в своём сердце, чтобы оно преобразилось в некий плод, достойный Царствия Небесного.
В притче о сеятеле Господь как раз показывает, почему нам это часто не удаётся.
***
Вначале говорится о семени, которое упало при дороге. Как мы представляем себе дорогу? Твёрдая, сухая, жёсткая, утоптанная земля, от которой отскакивают брошенные семена. Такая поверхность не пропускает их в мягкую почву, где они могли бы пустить корни.
В одном из канонов Божией Матери есть слова об «иссохшей земле моего сердца» — на мой взгляд, это и есть та самая непригодная для урожая твёрдая почва. Что же делает наше сердце настолько жёстким, непроницаемым для слова Божия? Прежде всего наше высокоумие, доверие своему уму, всегдашняя уверенность в собственной правоте, многознание. Это как наполненный до краёв стакан, в который уже ничего невозможно долить.
Нам кажется, что раз мы впитываем так много информации, то можем рассуждать абсолютно обо всём. (Авва Дорофей говорил, что человек лжёт мыслью или словом, либо самой своей жизнью. Мыслью лжёт тот, кто верит своим помышлениям, своему мнению, отдаётся во власть своей самоуверенности.) Разве можно при этом воспринять ещё какое-то слово? Тем более слово новое, требовательное. Не такое, что ласкает слух, но после которого будешь вынужден изменить свою жизнь, потому что невозможно, зная, что есть Бог, жить по-прежнему.
Что ещё делает нас похожими на утоптанную дорогу? Бесчувственность совести. Со-весть — это совместное с Богом знание о том, как надо жить. Господь дал нам заповеди и установил духовные законы. Если мы их принимаем, делаем их своими, то, сопоставляя с ними свою жизнь и поведение, легко видим наше полное несоответствие. В чём и обличает нас совесть, постоянно напоминая: «Смотри, ты не туда пошёл. По закону любви надо так, а ты поступаешь наоборот...».
Но если не принимать заповеди в качестве критериев своей жизни, если Божии установления для нас — как шум ветра, как птичий язык, тогда совесть молчит, потому что ей не с чем сравнивать. Она становится бесчувственной.
И дальше. В притчах Соломона есть изречение, которое я постоянно вспоминаю: упорство невежд убъёт их, и беспечность глупцов погубит их (Притч. 1, 32). Как часто люди говорят: «Я не против Церкви, но совершенно во всём этом не разбираюсь». И гордятся, что не понимают в вопросах веры — так, будто в этом ужасно непрестижно что-то понимать, всё равно что признаться в штопке носков.
Это и есть упорство невежд — незнание, нежелание знать. И беспечность — когда человек даже не пытается рассматривать свою жизнь в категориях Божественных законов и установлений (хотя они-то всем и управляют, независимо от нашего к ним отношения), но оценивает всё с точки зрения собственной самодостаточности.
В таком состоянии мы и представляем из себя «утоптанную дорогу» и беспечно отдаём хищным птицам посеянные Богом семена, поскольку не видим для себя в них никакой ценности. Или равнодушно пропускаем слово Божие мимо ушей, и враг с лёгкостью его у нас похищает — именно для того, как сказано в объяснении Господом этой притчи, чтобы мы не спаслись. В этом смысле «упорство невежд и беспечность глупцов» — верный путь к смерти.
***
Далее в притче говорится о семени, которое упало на каменистую почву. Разъясняя этот образ Своим ученикам, Спаситель отмечает, что речь идёт о людях, которые принимают слово Божие вроде бы охотно и с радостью, но при гонениях или скорбях легко от него отказываются.
Слава Богу, мы живём не во времена страшных Диоклетиановых гонений, когда приходилось жизнью или смертью свидетельствовать о своей вере. Но ведь мы и не дожидаемся таких крайних случаев! Намечтали, нафантазировали себе что-то о Боге и Церкви и спокойно верим в это как в истину.
Например, некоторые девушки приезжают в монастырь со своими иллюзиями о монастырской жизни и сталкиваются с тем, что монашество — нечто гораздо более «прозаическое», чем они себе представляли. И отказываются от мысли о монастыре, потому что правда жизни абсолютно не соответствует их мечтаниям.
И такие иллюзии у нас обо всём: о вере, о церковной жизни, о себе как о православных христианах...
Преподобная игумения Арсения (Себрякова) в своей замечательной книге «Путь немечтательного делания» как раз «мечтательным деланием» и называет такую нашу духовно-фантастическую жизнь. Нам приятно представлять себе духовность именно такой — милой, «ненапрягающей», комфортной во всех смыслах. И прежде всего в смысле внутреннего комфорта, что для человека очень важно: хочется себя уважать, гордиться некоей своей исключительностью. Приятно, когда есть за что себя похвалить, и думать, что мы не такие, «как прочие человецы».
Иллюзорная вера очень всему этому способствует, потому что ничего от человека не требует. Наоборот, работает на самолюбие, на высокое представление о себе, даёт право судить других и не особенно напрягаться. Мы хотим видеть Бога таким, каким бы Он нам нравился, а не таким, каков Он есть. Поэтому требуем от Господа немедленного реагирования на наши просьбы, успеха, здоровья. И совсем не переносим без ропота скорби и болезни, не благодарим Его за трудности и искушения. Подчас вообще никак не противостоим врагу, да и собственным страстям тоже.
Всё это — наша нетерпеливость, стремление к лёгкости бытия, комфортности — и есть каменистая почва, на которой не может укорениться никакое зерно. Потому что наша выдуманная «параллельная духовная реальность» не может быть основанием твёрдой веры, из неё не может вырасти святость, ведь она — непригодный для растений заменитель настоящей земли: камень или вата, например.
И на самом деле мечтательная «православность» слетает мгновенно, как шелуха, при столкновении с реальностью, при простых житейских скорбях (либо же, наоборот, искушении богатством или высокой должностью), при любом, малейшем промедлении Божием в ответ на наши просьбы. Да даже из-за чьего-то строгого слова или взгляда в храме. А уж если батюшка нас «не понял и не оценил», мы часто готовы отказаться и от Церкви, и от веры, и от спасения. Даже гонений никаких не надо.
***
Следом за этим речь идёт о семенах, упавших в терние. Имеются в виду люди, у которых «заботы века сего» заглушают услышанное слово. В толковании на этот отрывок из притчи святитель Иоанн Златоуст замечательно сказал, что Господь не говорит, что век мешает человеку, но — забота века; не богатство, но — обольщение богатства.
То есть ничто внешнее не препятствует духовной жизни: ни нищета, ни достаток, ни беззаботное существование, ни скорби или болезни. В любой ситуации можно жить, возгревая в сердце стремление к божественному, не укореняясь в мирском. Всё зависит только от нашего устроения: стремимся ли мы подходить к жизни с духовным мерилом или судим обо всём обывательски, взращивая то самое терние — сорняки земного попечения, заглушающие зов Божий к иной жизни.
Как часто забываем, что на этой земле мы — странники. Есть такая монашеская добродетель — странничество, которая заключается не в том, что люди шатаются из монастыря в монастырь, но что ни к чему на земле не прилепляются, даже к своим родным. Понятно, что физически человек где-то обитает, чем-то питается, постоянно трудится, но не пустил корни в это, сердце своё держит горé.
Мы же наоборот: именно здесь, в этой временной жизни стараемся окопаться, укорениться как можно глубже. А слово Божие этому «мешает», отвлекает от суеты и лукавства. Вот мы и становимся «глуховаты» и не вспоминаем о своей истинной, Небесной Родине, наполняя терниями временных забот нашу очень короткую земную жизнь.
***
Что же такое добрая земля? То состояние, когда человек открыт Богу. Во-первых, испытывает к Нему благодарность, уповает на Него, понимает, что без Бога он сам ничего не может. Во-вторых, старается жить без лукавства, быть прозрачным для Господа, не иметь в себе второго, третьего дна. Чтобы все поступки были пронизаны искренностью: «Вот, Господи, я такой, как есть, стою сейчас перед Тобой. Но я таким быть не хочу, помоги мне стать лучше!».
Когда мы со смирением ученика ловим каждое Божие слово, стараемся им укрепляться духовно, реальнее понимать себя и свою жизнь, — мне кажется, это и есть добрая почва.
***
В разные моменты мы все бываем беспечными, невежественными, упорными в глупости, мечтательными, слишком суетливыми. Но в лучшие свои минуты являемся и доброй землёй — иначе как бы мы спасались?
Думаю, Господь, желающий всех спасти, для того эту притчу и дал нам, чтобы мы по ней не о других людях судили, а лучше бы слышали призывающее, исцеляющее слово Божие. И ещё стремились быть доброй землёй и в своё время принести плод — насколько, с Божией помощью, нам это возможно.
