Сегодня человечество заражено страстью построения идеальных отношений. Люди читают психологические, эзотерические, художественные и духовные книги и статьи, маниакально стремясь что-то «улучшить» в своих отношениях — с избранниками, супругами, детьми, коллегами и родителями. Столкнувшись же с тщетой своих усилий, впадают депрессию, разочаровываются. Мы озабочены созданием идеальных отношений настолько, что часто совершенно не видим Другого в том, кто рядом. Ему просто не хватает места в нашей душе.
Эпидемия улучшения отношений
Группу психологической помощи посещала женщина (назовём её Юля), которая искренне хотела наладить отношения с супругом. Муж же становился всё агрессивнее по отношению к ней, игнорировал её вопросы и предложения, а со временем съехал жить на съёмную квартиру. Она в отчаянии устремилась на тренинги соблазнения собственного мужа, семинары по зависимостям (он стал выпивать) и подобные мероприятия на тему укрепления брачных уз. В нашей группе один из участников спросил, какое любимое блюдо её мужа. Подумав, Юля перечислила, что она ему готовит: называла блюда, которые мог бы пожелать истинный гурман. Участник группы снова, на этот раз несколько раздражённо, повторил свой вопрос. Женщина стала рассказывать, как недавно посетила мастер-класс по приготовлению суши, а путешествуя по Италии, освоила тонкости итальянской кухни. Участник группы уже гневно повторил свой вопрос, но ответ Юля дать не смогла. Всё это время она перечисляла, что она ему готовит. Она. А что нужно ему, она так и не узнала за все годы брака.
Тогда вопрошавший поведал свою историю развода. Его жена была весьма озабочена, чтобы всё было «хорошо» в их отношениях, но накануне развода не смогла ответить на элементарные вопросы, связанные с жизнью мужа: оказалось, она не знает, чем конкретно он занимается на работе, сколько человек у него в подчинении и где он с детства любит отдыхать. Когда он однажды сказал ей, что танец живота, выученный «для него» с целью укрепления брачных уз, — это, конечно, хорошо, но у него проблемы на работе, жена хлопнула дверью, пригрозив, что найдёт того, кто оценит её талант.
Пребывая в мире своих иллюзий насчёт отношений, мы редко соприкасаемся с реальностью. Встречаясь с этим явлением, психологи ввели понятия «сценария» и «игры». Сценарии и игры помогают взаимодействовать друг с другом соответственно собственным представлениям, привычкам, той роли, которая освобождает от необходимости каждый раз смотреть новыми глазами на Другого. Они дают возможность действовать импульсивно, привычно, по заданной «схеме», лишают перспективы реального, открытого взаимодействия. Возможно, именно поэтому люди всё более чувствуют себя изолированными, одинокими, даже если на первый взгляд «всё хорошо». Часто человек задаёт вопрос другому лишь для того, чтобы далее сообщить что-то о себе, усиливая, таким образом, чувство изоляции, оставляя другого с ощущением, что его использовали. Мы уходим от диалога каждый в свой монолог: нам искренне кажется, что мы говорим друг с другом, в то время как, на самом деле, мы лишь в порядке очереди — реплика твоя, реплика моя — выстраиваем свои монологи. «Там, где искренность между людьми властвует даже без слов, слово диалога возникает как священное», — пишет философ прошлого века Мартин Бубер в своём труде «Я и Ты».
«Червяки»
Каждому человеку важно быть понятым, и всё чаще люди ищут этого безусловного понимания в кабинете психолога. Зацикленность на том, что важно для тебя самого, не даёт шанса сосредоточиться на другом человеке, проявить заботу.
Однажды ко мне обратилась мама одиннадцатилетнего мальчика: «Целыми вечерами мы делаем уроки. На его обучение я трачу времени больше, чем на собственную работу. А он чем дальше, тем больше становится безответственным, ленивым и неуправляемым. У нас совершенно нет контакта, и всё чаще я не хочу возвращаться домой и видеть его отрешённое лицо. Как он не может понять, что оценки важны не мне, а ему?»
Я предложила ей вспомнить себя в его возрасте, мысленно «прийти из школы и открыть дверь в дом». Женщина молчала, потом стала плакать: «Каждый раз, возвращаясь из школы, я знала, что меня встретит мать с этим самым вопросом: „Что сегодня принесла в дневнике?“ Я была отличницей, но в голосе матери каждый раз слышалась укоризна, будто я какая-то бездельница. Когда я хотела рассказать матери то важное, что произошло днём, та пресекала: „Прежде уроки, а уж потом разговоры разговаривать“». «А какой вопрос Вы хотели услышать, войдя в дом?» — спрашиваю её. Женщина молчала, слёзы катились по щекам. Поблагодарив, ушла.
Через несколько месяцев она делилась своими переживаниями: «Я стала спрашивать сына, как его дела. Что нового он сегодня узнал на уроках (а не принёс в дневнике), как дела у его друзей, что было важного, какой анекдот услышал в школе... Он всё чаще делится своими историями и даже стал проявлять интерес к некоторым школьным предметам. Наши разговоры длятся не больше 10–15 минут, но у нас появляется связь. Я не думала, что такой простой вопрос может изменить нашу жизнь. Освободились вечера, которые раньше уходили на „делание уроков“, ушло напряжение из наших отношений».
Используя язык немецкого философа Мартина Хайдеггера, можно сказать, что человек всё больше озабочен и всё меньше способен проявлять заботу. Озабоченная мать будет тратить время и энергию, контролируя питание, сон, внешний вид, оценки чада. Заботливая мать будет интересоваться самочувствием, настроением, мыслями, переживаниями. Чувствуете разницу? Озабоченная жена будет думать, как уберечь мужа от измены, разнообразить общий досуг, как быть для него самой главной. Заботливая жена будет стараться искренне желать мужу счастья и развития, даже если в какие-то моменты они не связаны лично с ней, оставаясь, таким образом, важным человеком в его жизни, другом. Так же и муж: чем более он озабочен тем, чтобы жена соответствовала его представлениям, тем более одинокой будет чувствовать она себя рядом с ним.
Вот как это описывает один из самых гениальных психотерапевтов современности Рональд Лэйнг в своём труде «Я и другие»: «Во время прямого наблюдения взаимодействий между матерью и её шестимесячным младенцем фиксировались все случаи, в которых проявлялась улыбка. Прежде всего, было отмечено, что мать и ребёнок улыбаются друг другу довольно часто. Далее было отмечено, что мать в течение всего периода наблюдения ни разу не улыбнулась в ответ, когда первым улыбался ребёнок. Тем не менее, она вызывала у ребёнка улыбку, улыбаясь ему сама, тормоша его и играя с ним. Если ей удавалось инициировать у ребёнка улыбку, то она улыбалась ему в ответ, но если инициатором был ребёнок, она отвечала скучным и хмурым взглядом». И ещё, там же: «Маленький мальчик лет пяти бежит к своей матери, в руке у него большой жирный червяк, он говорит: „Мама, смотри, какой у меня огромный жирный червяк“. Она говорит: „Ты измазался, а ну иди и немедленно приведи себя в порядок“».
Если задуматься, каждый может найти в своей жизни и моменты, когда игнорировались наши улыбки или «червяки», и моменты, когда мы сами игнорировали кого-то...
В семейной жизни истории с «червяками» — обычное дело. Муж, с восторгом: «Вчера был очень интересный матч. Такой игры я давно не видел. Посмотри, у меня есть ролик последнего гола, прямо со стадиона». Жена: «Признайся мне честно, ты не пил вчера спиртное? Ты же за рулём был». Лэйнг расценивает это как «соскальзывающий ответ»: ответ, который даёт человек, совершенно не имеет отношения к тому посылу, который звучал. Своей реакцией на реплику мужа женщина даёт понять, что для неё есть вопрос поважнее его увлечения футболом, она «соскальзывает» с его темы на тему, волнующую её. Мужчина, который хотел похвастаться своим «червяком», чувствует себя непонятым, одиноким со своими ценностями, которых не разделяет любимая. Конечно, в таком случае ему захочется туда, где с ним разделят его радость. Так, сами того не понимая, мы отталкиваем близких, а потом обижаемся, что им предпочтительнее общество «посторонних».
Иногда нам кажется, что не хватит никаких сил и времени со-участвовать в жизни другого во всей её полноте, что на себя не останется времени, что мы растворимся без следа в заботах о другом. Вот что об этом пишет философ Эрих Фромм в «Искусстве любить»: «Быть сосредоточенным в отношениях с другими людьми — это значит, в первую очередь, быть в состоянии слушать. Большинство людей слушают других или даже дают советы, фактически не слушая. Они не принимают слова другого человека всерьёз, они не принимают всерьёз и свои собственные советы. В результате разговор утомляет их. Они подвержены иллюзии, что утомились бы ещё больше, если бы слушали сосредоточенно. Но истина в противоположном. Всякая деятельность, если она осуществляется сосредоточенно, — пробуждает (хотя впоследствии и наступает естественная и полезная усталость). В то же время всякая несосредоточенная деятельность — усыпляет, хотя в конце дня она не даёт уснуть».
Что тебе от меня нужно?
Фразой анонимного автора, облетевшей мир с помощью Интернета, выражена нынешняя философия взаимоотношений: «Все люди делятся на два типа — тех, кому что-то нужно от меня, и тех, от кого что-то нужно мне». Автор этой фразы явно не похож на человека счастливого. Кто хотел бы услышать в лоб: «Ты со мной, что тебе от меня нужно?» — или: «Я с тобой, потому что мне от тебя кое-что нужно». Хотелось бы спросить у этого «философа», есть ли на свете тот, кто, задавая тебе вопрос: «Как твои дела?», — искренне ждёт ответа? Есть ли тот, кто готов говорить с тобой о тебе? Кому ты рассказываешь свои сны? Кто знает твои мечты? И сможешь ли сказать встречное: «Расскажи о себе, мне это важно, ведь ты мой друг»? Примечательно, что слово «друг» — однокоренное слову «другой». И потребность в друге (как Другом), и потребность быть другом — одна из базовых потребностей, необходимых для душевного и духовного возрастания.
Этот феномен описал Лэйнг: «Медицинскую сестру пригласили ухаживать за пациентом... Вскоре после их встречи сестра подала пациенту чашку чаю. И этот хронический больной [шизофренией], взяв чашку чаю, сказал: „Впервые в жизни мне наконец-то дали чашку чаю“. <...>
Не так-то просто одному человеку дать чашку чаю другому. <...>
Наша чайная церемония заключает в себе простейшую и самую трудную вещь на свете — одному человеку, искренне оставаясь самим собой, дать на самом деле, а не по видимости, другому человеку, взятому в его собственном бытии, чашку чаю, — действительно, а не по видимости. Этот больной хотел сказать, что в течение его жизни множество чашек чаю переходили из рук других в его руки, но, однако, в его жизни не было чашки чаю, которую бы ему действительно дали».
Одиночество среди людей
Бывает одиночество, когда человек остаётся без людей, один на один с собой. А бывает одиночество среди людей, его психологи называют «одинокостью». Можно находиться среди людей, но при этом никому нет дела до того, о чём ты говоришь и о чём молчишь. Но одинок ты ещё и тогда, когда сам никого не слышишь, утопая в своих мыслях и чувствах. «Непреодолимая трудность, против которой каждый из нас ведёт бесконечную борьбу, — фрагментированность жизни человека: либо мы напряжённо думаем о кошмарах и удачах прошлого, либо озабочены кошмарами и удачами будущего. И мы не живём, а просто с помощью левого полушария мозга без конца думаем о жизни. <...> Мы живём в такой среде, где разговаривают о разговорах, часто ничего не говоря», — говорит психотерапевт Карл Витакер.
Нередко психологу приходится слышать фразу: «Что, я его (её) не знаю, что ли?». И как удивляется человек, когда слышит: «Будьте уверены, вы не только его (её) не знаете, вы и себя не знаете». Много написано и сказано о разобщённости, потребительском отношении — том отношении, которое Бубер называл «Я-Оно» (вместо «Оно» может быть «Он», «Она»; речь идёт о не целостном, не открытом восприятии нами Другого). Когда мы обращаемся к кому-то не всем своим естеством, а лишь некой своей стороной, то в свою очередь Другой обращается к нам так же — не всей своей полнотой, а лишь какой-то из своих частей. Например, девушка старается выглядеть привлекательно и одевается так, чтобы обратить на себя внимание мужчин. Соответственно, открывая лишь эту часть самой себя, она привлекает мужчину, который именно это в первую очередь и оценит. Он увидит в ней, прежде всего, объект для удовлетворения своих определённых потребностей. Обоих ждёт разочарование: она получит опыт, что «всем мужчинам нужно только одно», он решит, что «все девушки — ветреные куклы». Каждый из них соприкоснулся с другим лишь одной из своих сторон, находя соответствующий отклик у другого, и каждый остался одиноким в такой неполноценной встрече. Часто и в семьях живут люди, которым не удалось встретиться в глубоком экзистенциальном смысле, они живут в своих сценариях, обращая к другому только часть себя, и получая в ответ тоже часть. Они жалуются на отчуждение, на то, что семья — это далёкие люди, которые не понимают, а в отношениях нет полноты. Открыться всей своей полнотой, целостностью — большой труд и риск. Альтернативой отношениям «Я-Оно», по Буберу, являются отношения «Я-Ты». Суть отношений «Я-Ты» состоит в том, чтобы полностью отдаваться переживанию Встречи, в готовности встретить Другого во всей его инаковости. «Я-Ты» — это не мысли и представления о другом, это быть здесь-и-сейчас с Другим.
Созвучие я нашла в дневниках священника Александра Шмемана.
«Пятница 9 марта 1973 года
Страшная ошибка современного человека: отождествление жизни с действием, мыслью и т. д. и уже почти полная неспособность жить, то есть ощущать, воспринимать, „жить“ жизнь как безостановочный дар. Идти на вокзал под мелким, уже весенним дождём, видеть, ощущать, осознавать передвижение солнечного луча по стене — это не только „тоже“ событие, это и есть сама реальность жизни. <...> И это так потому, что только в этом даёт нам Себя ощутить и Бог, а не в действии и не в мысли. И вот почему прав Julien Green: „Tout est ailleurs“, „Il n’ya de vrai que le balancement des branches mis dans le ciel“ [Жюльен Грин: „Всё тaм, всё иное“, „Прaвдa только в кaчaнии веток нa фоне небa“ (фр.)] и т. д. То же самое и в общении. <...> Разговаривал ли Христос со Своими двенадцатью, идя по гагилейским дорогам? Разрешал ли их „проблемы“ и „трудности“? Между тем всё христианство есть, в последнем счёте, продолжение этого общения, его реальность, радость и действенность. „Добро нам зде быти“».
«Друг друга называть по имени»
Современный американский психотерапевт Ролло Мэй описывает случай, как мужчина, поссорившись с супругой, в тяжёлом душевном состоянии вышел на улицу. Он шёл вдоль улиц, и люди вокруг были словно в тумане или за стеклом. Никому в целом мире не было дела до него, всё вокруг стало двухмерным, плоским, потерявшим смысл. Он чувствовал себя безысходно одиноким. В кафе к нему обратился официант, китаец средних лет. «„Я вижу, Вы очень много думаете, — он показал на лоб, — у Вас проблема?“ Я улыбнулся и кивнул. Он продолжил: „В наше время у всех проблемы“. Его слова почему-то подействовали на меня успокаивающе. Он ушёл, покачивая головой. Впервые ко мне прорвался внешний мир. Это меня рассмешило и помогло гораздо больше, чем можно подумать» (Р. Мэй. Сила и невинность).
В этой связи хотелось бы вспомнить роман Владимира Набокова «Защита Лужина» — роман о «человеке, которого не было». Здесь мы имеем дело с человеком без имени. Он — Лужин, так его ещё в детстве стал называть отец. Мать любви сыну предпочла свою болезнь и жалость к себе. Отец писал свои книги об идеальном мальчике, на которого сын никак не походил. Для жены он — объект, который должен «вписаться в обстановку». Для психиатров — объект для изучения. Лужин — «человек-Оно» (используя терминологию Бубера), и нет в мире никого, кто сказал бы ему подлинное «Ты». Читая, понимаешь: страшнее, чем быть отвергнутым кем-то, — быть никем, объектом, быть «Оно». Отвержение переживается как горе, если же ребёнок с детства не видит своего отражения в глазах другого, если он — никто и звать его никак, это умерщвление души, её расщепление, начало патологии. Набоков неслучайно открывает нам имя гениального шахматиста лишь в последней строке романа: «Уцепившись рукой за что-то вверху, он боком пролез в пройму окна. Теперь обе ноги висели наружу, и надо было только отпустить то, за что он держался, — и спасён. Прежде чем отпустить, он глянул вниз. Там шло какое-то торопливое подготовление: собирались, выравнивались отражения окон, вся бездна распадалась на бледные и тёмные квадраты, и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что хлынул в рот стремительный ледяной воздух, он увидел, какая именно вечность угодливо и неумолимо раскинулась перед ним. Дверь выбили. „Александр Иванович, Александр Иванович!“ — заревело несколько голосов. Но никакого Александра Ивановича не было». Действительно, никакого Александра Ивановича, увы, ни для кого никогда не было.
У группы «Високосный год» есть песня о любящем человеке, который «не знал на свете большей радости, чем называть её по имени».
И было ей семьдесят шесть,
когда её самой не стало.
Нет, не страшила её смерть,
скорей, она о ней мечтала:
бывало, знаете ли, сядет у окна,
и смотрит-смотрит-смотрит в небо синее —
дескать, когда умру, я встречу его там,
и вновь тогда он назовёт меня по имени.
Хочу поделиться примером, противоположным несчастному Лужину. Моя знакомая, молодая женщина, ухаживала за своим смертельно больным мужем. В какой-то момент состояние его стало настолько тяжёлым, что он практически круглосуточно получал обезболивающие препараты и не приходил в сознание. Но что-то давало ей силы ухаживать за ним, за маленьким сыном и при этом ещё ходить на работу. Диагноз не оставлял никаких шансов, но она по-прежнему чувствовала себя любимой женой своего мужа. Когда его не стало, на женщину обрушилось горе. Но это было не только горе утраты: по её словам, она впервые в жизни ощутила такое отчаянное одиночество. Знакомые недоумевали: вот уже полгода он был в состоянии, которое называют коротко и жестоко — «овощ». Она же отвечала, что ей достаточно было увидеть его прояснённый на мгновение взгляд, услышать, как он, собрав все силы, тихо назовёт её «Танечка», и это давало ей силы жить и даже быть счастливой. Как не вспомнить здесь «Маленького Принца» Экзюпери: «Если любишь цветок — единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звёзд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: „Где-то там живёт мой цветок...“ Но если барашек его съест, это всё равно, как если бы все звёзды разом погасли!»
Меня всегда очень радует, когда психологи и философы в своих трудах опытным путём приходят к тому, что христиане знают уже более двух тысяч лет. Так, например, Мэй пишет о том, что забота по отношению к другому является путём возвращения к своей сущности. У Бубера мы находим похожее: «Только соучастие в бытии других живых существ обнаруживает смысл и основание собственного бытия». Опровергается миф о том, что есть кто-то, кто может нам дать недостающее, наполнив нас. Напротив, отдавая, проявляя заботу, мы становимся всё более собой и обретаем целостность.