Именно в юности особенно желанно и особенно полезно читать книги о людях целеустремлённых, многого достигших. Литература о тех, кто способен победить себя, отрадна «обдумывающим житьё», мечтающим, «сделать бы жизнь с кого». Но прежде, чем начать разговор о таких книгах, нам надо уточнить тему, отмежеваться от пошлейших стереотипных историй обогащения. Письменные руководства, телевизионные повествования, истерики на собраниях финансовых пирамид и тренинги на эту тему пропитывают современную жизнь, как выхлопные газы — воздух мегаполисов.

Мы будем говорить о других победах.

Для сегодняшнего разговора выберем две книги: одну очень хорошую и одну очень плохую (хоть и не в указанном выше смысле). Очень хорошая — «Мартин Иден» Джека Лондона. Очень плохая — «Чайка Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха. Начнём с плохой, хотя говорить о ней не хочется вообще. Но говорить приходится, потому что она не теряет популярности и даже пробралась в школьную программу.

Книга эта была первой оккультной книгой, напечатанной в СССР, в журнале «Иностранная литература» в 1974 году. Люди, прочитавшие её в те годы, в большинстве своём не замечали её оккультности. Её воспринимали как некую разновидность повести о настоящем человеке.

Что же это за книга, если читать её сегодня? Берусь утверждать, что она опасна и безвкусна. Ричард Бах отлично вписывается в идеологию либерализма. Он проповедует некую абсолютную свободу от всего. Открытое декларативное отрицание христианства в этой книге тоже есть. Есть унылая сосредоточенность на себе как на высшей и последней ценности, есть некая льстивая иллюзия всемогущества. Вот несколько цитат:

«Каждая птица имеет право летать, свобода есть сущность каждого, и потому всё, что её ограничивает, должно быть отметено прочь, будь то традиция, суеверие или любое другое ограничение в какой угодно форме. Единственный объективно существующий закон — тот, что даёт освобождение. Других законов нет».

«— В стае говорят, что ты либо сам сын Великой Чайки, либо опередил своё время на тысячу лет, — сообщил однажды Джонатану Флетчер после утренней отработки скоростных полётов.

Джонатан вздохнул. Вот она — цена непонимания. Либо Бог, либо дьявол».

«Я больше не нужен тебе. Просто продолжай искать себя и находить. Каждый день поближе узнавать свою истинную природу — настоящего чайку Флетчера. Он (то есть ты сам, — И. Г.) — твой учитель. Нужно только понять его и тренироваться, чтоб им быть».

Самоотверженные тренировки Чайки Джонатана Ливингстона представляют собой спортивные упражнения, но этому спорту придаётся магический смысл. Даже если принять эту историю как притчу и воспринять его действия как некие сверхусилия вообще, то это сверхусилия, которые ведут к всемогуществу. Пойди путём чайки Джонатана — и ты станешь одним из тех, которому подчиняются время и пространство. Кроме этой вот иллюзии всемогущества, обращённой к магическому сознанию, в «Чайке Джонатан Ливингстон» есть аватары, телепортация, реинкарнация и прочее, удовлетворяющее желание интересненького, которое кто нибудь с удовольствием примет за некую удобную «духовность».

Болтливая напыщенная пафосность, прикрывающая отсутствие смысла, роднит Ричарда Баха с Коэльо: «Безответственность?! — воскликнул он — Да что вы, братья?! Какая же тут безответственность — понять, в чём смысл жизни, и открыть пути достижения высшей цели бытия? Ведь что мы знали до сих пор — тысячелетия свар из за рыбьих голов... Теперь у нас появилась возможность понять первопричину — постичь, ради чего мы живём. Открытие, осознание, освобождение!»

Если то, что Джонатан научился делать «бочку» и пикировать на большой скорости, можно с натяжкой назвать открытием, то об осознании чего и освобождении от чего идёт речь? Если мы отрешимся от гипноза этого лозунгового текста и обратимся к аналогиям, то всё станет понятнее: освоение фигур высшего пилотажа, мастерское фуэте или успехи в водном поло — вещи хорошие, но к «смыслу жизни», «высшей цели бытия» и «постижению первопричины» они всё таки отношения не имеют.

Даже блестящие иллюстрации Ерко ничего не могут прибавить к пошлости и пустоте повести. А забавным мне показалось то, что, перечитывая биографию Ричарда Баха в Интернете, я наткнулась на статью о нём из какого то дамского журнала. Фоном белых букв был ковёр из розочек. Читать неудобно, но весьма символично. Любая Барби может полистать Ричарда Баха с удовольствием.

А теперь о книге блистательной. О «Мартине Идене» Джека Лондона.

Эта повесть автобиографична во многом. Она рассказывает историю простого матроса, который в двадцать один год попал в буржуазный дом, счёл красоту обстановки и изящество манер проявлением внутреннего богатства, влюбился в девушку не своего круга и ценой необычайных, увлекательно и заразительно описанных усилий могучей натуры в три года превзошёл в знаниях тех, кто его поначалу потряс, стал знаменитым писателем и... На этом пока остановимся.

При всём том, что Мартину привалили известность и баснословные гонорары, эта книга американского автора вовсе не об «американской мечте». Кроме того, что разбогатевший Мартин Иден способен подарить своей почти нищей квартирной хозяйке вожделенную для неё молочную ферму, а другу купить собственную прачечную, герой даже в начале своего пути осмысленно отвергает путь строгой экономии, усидчивости и старательности ради денег, путь, который ему назидательно указывает его избранница.

Невероятно сильный физически и выносливый, на редкость способный к систематическому умственному труду и имеющий огромный писательский талант, Мартин всех своих свершений достигает ради любви, движимый любовью, окрылённый и вдохновлённый любовью. Интересно, что атеист Джек Лондон для описания чувства атеиста Мартина Идена вынужден прикоснуться к вере, заговорить её языком: «Никакой жизни „там“, говорил он себе, нет и быть не может; вся жизнь здесь, а дальше вечный мрак. Но то, что он увидел в её глазах, была именно душа, бессмертная душа, которая не может умереть. Ни один мужчина, ни одна женщина не внушали ему прежде мыслей о бессмертии. А она внушала!» «Религиозное настроение овладело им. Но как всякий грешник, каясь и скобя о своих прегрешениях, прозревает будущее блаженство, так и он видел впереди то счастье, которое даст ему обладание ею». «Это было какое то духовное обладание, освобождённое от всего грубого, вольное содружество душ, которое он никак не мог осмыслить до конца».

Человек не может удовлетвориться одной землёю и в лучшие минуты своей жизни хотя бы неосознанно прозревает свет вечности. Думается, об этом, а не о кумиротворении, идёт здесь речь.

Когда Мартин достаточно узнаёт, чтобы увидеть поверхностность, узость и ограниченность взглядов своей возлюбленной, он продолжает её любить так же пылко: ему хватает великодушия. И только когда она сама от него отказывается, не веря в него и следуя уязвлённому самолюбию, шокированная тем, как Мартина оболгал в газете недобросовестный писака, — любовь уходит, а вместе с ней — и смысл жизни, и радость, и желание жить. Стоит уточнить, что глобальное разочарование Мартина не сводится к тому, что он потерял возлюбленную. Он её именно разлюбил, потерял любовь — самое религиозное и надмирное из всего, что у него было.

И вот тут то на Мартина, пребывающего в глубочайшем унынии, обрушивается успех, и в голове его начинает неотвязно крутиться мысль, что славу и деньги ему принесли те рассказы, повести и статьи, которые он написал, когда был никому не нужен. Почему же он теперь вдруг стал нужен всем? Кого же они тогда любят и почитают? Его? Нет, его успех.

«Мартин Иден» — парадоксальная книга в том отношении, что она о преуспевшем человеке, но при этом она не воспевает, а яростно развенчивает культ успеха. Мартину хочется видеть в людях не поклонение тому, что общепризнано, а самостоятельность, широту мыслей и сердечное участие друг в друге.

Мартин Иден покончил с собой, выбравшись через иллюминатор из каюты первого класса роскошного парохода. Он плыл в ночной темноте за тысячи миль от берега, а потом глубоко нырнул, чтобы задохнуться прежде, чем выплывет.

Я сталкивалась многократно с недоумением старшеклассников по поводу финала романа. Вот уже читатель нашёл идеал, вот уже примерил на себя подвиги и взлёт Мартина Идена, а эти подвиги и взлёт оказались не дорогой к счастью, а дорогой к самоубийству. Почему? Столько осуществлённой решимости — и вдруг что за странный конец?

Конец этот ещё и печально пророческий. Признанный, знаменитый и осыпанный гонорарами Джек Лондон умер при невыясненных обстоятельствах от передозировки морфия, прописанного ему из за болезни. Умер случайно или хотел умереть? Этого не знает никто.

Думается, что главная проблема романа не в том, что нам кажется главным. Мы, как за детективным сюжетом, следим за успехами Мартина. Для нас главное — сможет или не сможет? Победит или не победит? Для автора с размахом Джека Лондона, наделившего своего героя силой собственной личности, победа почти сама собой разумеется. Главная проблема романа — в том, ради чего смочь, хотя такого вопроса не задают ни автор, ни его герой.

По декларируемым им самим убеждениям, Мартин — последователь Спенсера, материалист, живущий идеями эволюции и прогресса. Он ницшеанец. Хочется сказать, непоследовательный ницшеанец. Он провозглашает первенство сильных в теории — и разочарован тем, что люди поклоняются успеху. Он разглагольствует о том, что власть слабых ведёт к регрессу, но при этом он отзывчив и сострадателен, не гнушается на первые полученные гроши накупить подарков и отвести в кондитерскую полуголодных ребятишек своей квартирной хозяйки.

Почему же Мартин заканчивает самоубийством?

На ум приходит эпизод из жизни митрополита Антония (Блума), который так всем существом мучительно искал в юности смысл жизни, что был близок к самоубийству. Отвечая на вопросы о своей жизни, он рассказывал, что его испугало: а вдруг «нет никакой глубины, нет никакой вечности, никакого будущего, что вся жизнь в плену двух измерений: времени и пространства, а глубины в ней нет. И представилось, что если жизнь так бессмысленна, как вдруг показалось, — то я не согласен жить».

Думается, что Мартин Иден (надо полагать, как и сам Джек Лондон) — такие же могучие личности, как владыка Антоний. Но разница между ними в том, что Мартин Иден ничего не искал, уверенный, что искать нечего. Как может Господь ответить тому, кто не задаёт вопросов?

Джек Лондон замечательно описал, рассказывая нам о Руфи, присущую людям узость взглядов и то, как при этом человек бывает уверен именно в широте своих взглядов. В Мартине Идене автор этой черты не заметил, очевидно, потому, что наделил его собственным мировоззрением. А герой его не прав в том, что ни разу не усомнился в истинности своих атеистических, эволюционистских, ницшеанских убеждений.

А есть ли литературные произведения о преуспевших решительных благородных людях без безысходного конца? И чтобы в произведениях этих не было измышлений на потребу дня?

Есть, и великое множество. Это жития святых. Эти блаженные люди не ошиблись в выборе смысла жизни и при этом проявили решимость, не были слабы и теплохладны. Помните? Преподобный Серафим Саровский говорил, что между погибающим грешником и спасающимся святым разница только в одном: в решимости.

Для преподобного Серафима Саровского и его собеседников смысл жизни был более чем очевиден, эта тема даже не затрагивается в разговоре, речь идёт только о пути к цели. Джек Лондон же в романе «Мартин Иден» самим отчаянием ответил на незаданный вопрос: любой подвиг тщетен, если оставляет человека барахтаться наедине со своей гордыней, если подвиг не ведёт его ко Христу.

Счастливым людям, которые, подобно святым, не ошиблись в выборе, можно учиться решимости, расшевеливая свою теплохладность, и у этих великих проигравших — Джека Лондона и его героя.