«Возненавидели Меня напрасно»

Памяти Рене Жирара

Катастрофа Первой мировой войны заставила передовых мыслителей с особым вниманием заняться изучением проблемы насилия. Былые радужные упования просвещенцев, что с развитием цивилизации и культуры человеческое общество станет человечнее, будет всё более совершенствоваться, теперь вызывали лишь горькую усмешку. На почве одной из самых высокоразвитых и утончённых в мире культур — немецкой — вдруг выросло нацистское чудовище с его печами Освенцима. Оказалось, что способность порождать изящные и высокие идеи не гарантирует соответствия им на практике...

У Леви-Стросса в работе «Печальные тропики» есть грустный пример того, как могут использоваться достижения и знания цивилизации. В 1910–20-е гг. в Бразилии «цивилизованные» образованные бразильцы, желая побыстрее «очистить» территории от поселений местных индейцев, преподносили простодушным аборигенам «царские» дары: «...собирали в больницах инфицированную одежду жертв венерических заболеваний и развешивали её вместе с другими „подарками“ вдоль троп, где ещё появлялись племена аборигенов». Это дало зловещие результаты: всего за 20 лет только один штат Сан-Паулу, площадь которого приблизительно равна площади Франции (!), был полностью «очищен» от доверчивых туземцев, и «цивилизованные» бразильцы стали заселять приглянувшиеся земли...

Холокост и ГУЛАГ с его сонмом новомучеников шокировали всю западную цивилизацию. Все её предшествующие гуманитарные достижения не помогли сохранить жизни миллионов жертв. Началось переосмысление этих ценностей в связи с кризисом идентичности. Начиная с Карла Ясперса возникло мощнейшее движение «философии после Аушвица» (Теодор Адорно, Ханна Арендт, Эммануэль Левинас и другие), занявшееся проблемой ответственности за вскормленное и пережитое насилие. Вопрос потому ещё требовал особого внимания, что многие выдающиеся интеллектуалы поддержали тиранов и тоталитарные режимы — нацистский и советский. Мартин Хайдеггер был членом нацистской Национал-социалистической партии и в определённый период поддерживал Гитлера. Бернард Шоу настолько восхищался личностью Иосифа Сталина, что в 1931 году ездил фактически к нему «на поклон». Позитивной альтернативой капитализму считал режим Джугашвили и Герберт Уэллс; не говоря уже о поддержке большевизма Горьким, Маяковским и прочими.

 

Психологами давно подмечена жуткая закономерность: насилие может быть притягательным. На «притягательности» насилия построена древнейшая традиция петушиных боёв, известная ещё со времён Древней Индии, Китая, Вавилона, традиция испанской корриды, современные бои без правил, киноужастики, триллеры и так далее. Что ж, человеческая природа после грехопадения больна...

В начале XX века как грибы после дождя стали массово возникать теории природы агрессии и насилия. Так, дядюшка Зиги полагал, что причиной агрессии является реакция на причинённую боль; впоследствии он пересмотрел свою концепцию и стал рассматривать агрессию как часть танатоса — врождённого инстинкта саморазрушения, переориентирующегося на окружающих. Позже ученик Фрейда Альфред Адлер провозгласил агрессию доминирующим человеческим инстинктом превосходства, способом адаптации человека в мире.

Но вот парадокс. Сегодня, несмотря на весь печальный опыт минувшего столетия, на все раздумья философов и богословов, агрессия нередко воспринимается как неотъемлемый атрибут современного человека, способного быть с её помощью «конкурентоспособными» и при необходимости «показывать зубы». «Без неё не обойтись — она естественна», — скажут некоторые современные психологи. «Отсутствие агрессии — состояние полного отсутствия контакта», — пишет Ролло Мэй, один из популярнейших психологов, забросивший когда-то священническое служение ради психологической практики. Не могу забыть горящий взгляд своей однокурсницы (достаточно доброжелательной «домашней» девочки), когда-то восторженно рассказывавшей мне о своих посещениях тренинга «Как за 10 дней стать стервой». Следование агрессивной политике ныне является одним из залогов успеха в бизнесе.

 

Среди этого странного и неожиданного современного «бума» агрессии в экономике, искусстве, обыденном сознании совершенно отрезвляюще звучит голос одного из самых выдающихся современных христианских мыслителей, культурологов, литературоведов Рене Жирара, разоблачающего природу насилия. Жирара называют гигантом мысли XX века, новым Дарвином гуманитарной науки; его произведения переведены на 25 языков мира; он является одним из 40 членов Французской академии; у него множество поклонников — но и не меньше критиков. Этой осенью Рене Жирар скончался на 92-м году жизни. Заговорив на тему, которой философ был верен всю жизнь, хотелось бы кратко рассказать о нём и его трудах.

Рене Жирар начинал как специалист по Средневековью и сравнительному литературоведению, но в 1959 году его мировоззрение круто изменилось. У Жирара обнаружили рак. Как часто бывает в подобных ситуациях на грани жизни и смерти, у мыслителя произошла полная перезагрузка ценностей. Жирар обратился к вере: повенчался с супругой, окрестил детей. С этого момента вопросы сравнительного литературоведения (творчества Данте, Сервантеса, Достоевского, Камю, Пруста) стали для него вторичны. Его внимание обратилось к одной-единственной проблеме: теме насилия в истории культуры — и Евхаристии как единственной возможности разорвать его круг. Одну-единственную тему он развивает на протяжении жизни, из книги в книгу, которые продолжает писать и в престарелом возрасте.

Рене Жирар начинает с того, что у людей есть желания. Точнее, нам кажется, что мы желаем, но это самообман. Желание всегда опосредовано — мы всегда желаем того, чего желают наши соперники, копируем их. Люди так увлекаются жизнью с оглядкой на других, соперничеством, конкурентными играми, обидами и завистью, что в итоге сам объект желания-соперничества забывается и становится вторичным. Возникает агрессия и насилие.

Насилие подобно эпидемии, оно заразно, словно вирус. Стоит только попытаться дать ему отпор, и оно возрастёт в геометрической прогрессии. Таким образом, Жирар соглашается с Гоббсом, что общество — это война всех против всех (всеми движет соперничество по отношению друг к другу). Чтобы общество не задохнулось в насилии, нужны какие-то механизмы обуздания этой стихии. И тут возникает культура: все её формы (право, политика, древнейшие религии и прочие) в той или иной мере — лишь его «укрощение». Обществу предлагается прививка маленькой контролируемой дозой насилия якобы во избежание насилия масштабного, чтобы людям дать возможность «выпустить пар». Вырабатывается так называемый механизм «козла отпущения»: выбирается «заместительная жертва», на которую возлагают коллективную вину и фокусируют коллективную ненависть. Так, в Древнем Риме новой эры как только случалось наводнение, засуха или эпидемия, фанатичная толпа объявляла виновными в этом христиан и начинались гонения. В Северной Африке того времени даже возникла пословица: «Нет дождя, следовательно, виноваты христиане». Роль жертвы настолько важна, что со временем она может быть реабилитирована и даже объявлена священной (как было с Сократом). В момент совершения жертвоприношения коллектив консолидируется — появляется видимое единение. «Против кого будем дружить?» — каждому известна с детства эта грустная присказка. И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом (Лк. 23, 12), — отмечает евангелист Лука внезапное поразительное единодушие гонителей Христа в день Его истязаний. Однако единодушие зыбкое, так как это не столько подлинная солидарность, сколько эффект сообщничества: как только жертва принесена, общество рискует вновь захлебнуться в новой волне агрессии и развалиться, потому люди ищут новую заместительную жертву. Рене Жирар приводит пример из этологических исследований Конрада Лоренца: если рыбок определённого вида лишить самцов-конкурентов, с которыми они вступили в схватку за территорию, они перефокусируют агрессию на собственную семью и уничтожат её.

Ошибочно думать, по утверждению Жирара, что жертва насилия как-то связана с категорией виновности-невиновности. Именно Библия раскрывает этот страшный механизм «козла отпущения» и невиновности жертвы. Невиновен Авель. Иосиф, ненавидимый братьями, также не виноват. Богочеловек говорит: Возненавидели Меня напрасно (Ин. 15, 25).

Жертва зачастую просто другая. В свете этого неприятия инаковости и «нездешности» становятся понятны слова Спасителя: Если бы вы были от мира, то мир любил бы своё; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15, 19).

У Светланы Алексиевич, лауреата Нобелевской премии по литературе, в книге «Время секонд-хэнд» есть реальные воспоминания женщины, пережившей гражданскую войну в Абхазии в 1992–1993 годах: «Ночью грузины за кем-то гонялись и думали, что это абхаз. Они его ранили, он кричал. А абхазы на него наткнулись, думали — грузин. Догоняли, стреляли. А под утро все увидели, что это раненая обезьяна. <...> Я за всех молилась, просила: „Они идут, как зомби. Идут и верят, что творят добро. Но разве можно с автоматом и ножом творить добро? Заходят в дом и, если не находят никого, стреляют в скотину, в мебель. Выйдешь в город — лежит корова с прострелянным выменем... расстрелянные банки с вареньем... Стреляют — одни по эту сторону, другие — по ту. Вразуми их!“»

Отвечать на агрессию бесполезно — лишь раздуешь её пламя, считает Рене Жирар. Например, крайне жёсткие санкции против немцев после Первой мировой войны лишь способствовали развитию в Германии нацизма и идеи реванша. Мыслитель предлагает почти утопический вариант: всем странам отказаться от политики насилия — однако, к сожалению, это вряд ли возможно. Здесь у Жирара оказывается много оппонентов.

До сих пор вопрос непротивления злу оказывается спорным в Церкви: даже среди Отцов не было единства в решении вопроса о пацифизме. Например, Тертуллиан осуждал противление злу силой — а святые Амвросий Медиоланский и Августин Блаженный, напротив, допускали такую возможность.

Митрополит Антоний Сурожский, военный хирург, участник французского Сопротивления, решал эту дилемму так: остановить зло, направленное на меня, силой нельзя. Ещё Христос сказал: Кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую (Мф. 5, 39). Но когда это зло направлено на другого, его необходимо останавливать.

«Мне вспоминается, как яростно на меня однажды напал молодой человек, который был пацифистом, за то, что я таковым не являюсь. Он разорвал бы меня на куски, он убил бы меня: как я смею! Вот как это было: я проводил говение для оксфордских студентов где-то за городом. После первой беседы ко мне подошёл молодой человек и сказал: «Владыка, я покидаю ваше говение, потому что вы — не христианин». Я сказал: «Пожалуйста, уйти — ваше право, но у вас есть передо мной обязательство. Если я не христианин, вы должны меня наставить на путь истинный».

Он говорит: «Хорошо. Вы — не пацифист и поэтому не христианин». — «А вы — пацифист?» — «Да». — «И не прибегнете ни к какой форме насилия, никогда, ни в какой ситуации?» — «Нет». Я сказал: «Представьте, что вы входите в эту комнату и видите, как хулиган собирается изнасиловать вашу невесту. Как вы поступите?» — «Я к нему обращусь и постараюсь убедить этого не делать». — «Предположим, он не станет слушать; что вы сделаете?» — «Я опущусь на колени и буду молить Бога вступиться», — он не уточнил, каким образом: пошлёт ли Бог Ангелов или кого-то ещё, кто не пацифист.

Тогда я говорю: «Предположим, пока вы речь держите и молитесь, он насилует вашу невесту, встаёт и довольный уходит. Какие ваши действия?» — «Я попрошу Бога, Который из тьмы сотворил свет, обратить зло в добро». Увы, мой ответ был (и вам уже известно, что я плохой христианин или вовсе не христианин): «В таком случае, если бы я был вашей невестой, я поискал бы себе другого жениха».

Знаете, легко отрицать насилие вообще, но приходит момент, когда мы вынуждены поставить перед собой вопрос: то, что я собираюсь сделать, — насилие или отпор? Вправе ли я дать отпор насильнику ценой риска или правильнее позволить насилию безудержно распространяться? Допустимо ли предоставлять все права преступнику и отказывать в них жертве? <...>

Поэтому я уверен, что в каждом случае нам необходимо разобраться, что стоит за нашими действиями. Недостаточно просто сказать: насилие — зло, агрессия — зло. Это верно, но, столкнувшись с насилием лицом к лицу, сказать, что агрессия — зло, всё равно, что решить для себя: «Я — созерцатель, я — сторонний наблюдатель, я вмешиваться не собираюсь».

Нам всё время приходится принимать решения, именно это делает жизнь такой трудной, и каждое решение, каждый выбор в некотором смысле вовлекают нас в сердцевину конфликта, другого не дано. Если мы сами — объект насилия, всё просто: мы можем согласиться на то, что нас уничтожат. В Сибири жило племя, которое восприняло буддизм целостно, и в течение 50 лет они полностью были стёрты с лица земли, потому что избрали непротивление насилию, и соседи не только стали их притеснять, но совершенно уничтожили. Подобный выбор можно сделать для себя, но вправе ли мы принудить кого-то стать жертвой насилия, несправедливости, жестокости, будь то ребёнок, или взрослый, или группа людей, просто потому, что не готовы взять на себя ответственность за уродство создавшегося положения?".

Ранее опубликовано: № 5 (77) Дата публикации на сайте: 01 Февраль 2016

Дорогие читатели Отрока! Сайт журнала крайне нуждается в вашей поддержке.
Желающим оказать помощь просьба перечислять средства на  карточку Приватбанка 5457082237090555.

Код для блогов / сайтов
«Возненавидели Меня напрасно»

«Возненавидели Меня напрасно»

Анна Голубицкая
Журнал «Отрок.ua»
Среди этого странного и неожиданного современного «бума» агрессии в экономике, искусстве, обыденном сознании совершенно отрезвляюще звучит голос одного из самых выдающихся современных христианских мыслителей, культурологов, литературоведов Рене Жирара, разоблачающего природу насилия. Жирара называют гигантом мысли XX века, новым Дарвином гуманитарной науки; его произведения переведены на 25 языков мира…
Разместить анонс

Комментарии

Результаты с 1 по 2 из 2
18:16 11.02.2016 | Анна Голубицкая
Редакцией несколько изменена концепция статьи. Текст оканчивался авторской ремаркой: "До сих пор в Церкви этот вопрос остаётся дилеммой такой же, как и раньше он был для Отцов церкви…" Автор не нашёл для себя окончательных ответов на данные вопросы. С уважением
11:42 02.02.2016 | Роман
Спасибо. Не в человеческих силах универсально решить вопрос о насилии. Главное, чтобы когда у человека или страны встанет этот вопрос с ними был Св. Дух и Он даст рассуждение. Без Бога будет все ошибкой. Вопрос о насилии в цивилизации - это вопрос ее отпадения, а ГУЛАГ или Бабий Яр или еще что - это плоды отпадения цивилизованного общества. Противостоять духу ненависти можно только св. Духом. Можно с ненавистью остановить насильника, а можно - из жалости к нему, с молитвой о нем. По внешности все будет одинаково, но внутри - разница колоссальная и только второй вариант будет реальным сопротивлением злу. Отсюда важно расположение человека перед этим искушением, состояние его сердца. Готово ли оно у нас к таким вопросам и испытаниям? С Богом ли оно? - вот в чем вопрос.

Добавить Ваш комментарий:

Ваш комментарий будет удален, если он содержит:

  1. Неуважительное отношение к авторам статей и комментариев.
  2. Высказывания не по теме, затронутой в статье. Суждения о личности автора публикации, выяснения отношений между комментаторами, а также любые иные формы перехода на личности.
  3. Выяснения отношений с модератором.
  4. Собственные или чьи-либо еще стихотворные или прозаические произведения, спам, флуд, рекламу и т.п.
*
*
*
Введите символы, изображенные на картинке * Загрузить другую картинку CAPTCHA image for SPAM prevention
 
Дорогие читатели Отрока! Сайт журнала крайне нуждается в вашей поддержке.
Желающим оказать помощь просьба перечислять средства на карточку Приватбанка 5457082237090555.
Отрок.ua в: