Человек всегда стремился к чуду, мечтал о моментальном исполнении своих желаний... Но для истинной веры нет таких границ, которые чётко отделяли бы чудесное от обыденного. Вера и есть самое большое чудо, которое совершается в сердце человека. Почему же человек так жаждет чудес?
«Род сей лукав, он ищет знамений»
«Истинное чудо, — писал отец Павел Флоренский, — совершается в духе верующего, когда усматривает он в видимо случайном волю Того, Которым „вся быша“». В жизни человека всегда есть место для необъяснимого, непредвидимого, непонятного, поэтому человек никогда не сможет исчерпывающе понять и объяснить свою же собственную жизнь. «Всего чудеснее бывает часто то, что происходит в действительности, — писал в своём дневнике Ф. М. Достоевский. — Мы видим действительность всегда почти так, как сами предвзято хотим растолковать её себе. Если разберём и в видимом увидим не то, что хотели бы видеть, а то, что есть на самом деле, то принимаем то, что увидели, за чудо».
Иногда эта простейшая очевидность может глубоко удивлять, но порой она невыносима и трудна для восприятия человека. И он ищет чудо где-то на периферии своей жизни: в каких-то видениях, знамениях, авторитетных «старцах» со сверхъестественными способностями. Наверное, в каждой епархии можно встретить объявления с предложениями съездить к «благодатному старцу», который исцелит все ваши болезни за один сеанс. Или поглазеть на Христа и Богородицу, Которые являются между берёзами, если, конечно, посмотреть под определённым углом и, главное, с утречка. Ещё святитель Игнатий (Брянчанинов) заметил, что, гоняясь за чудесами, мы часто ищем во Христе убедительной лести своим страстям (а не помощника в борьбе с ними), удовлетворения любопытства и жажды хлеба и зрелищ.
Человек ищет знамений, чудес, убегая от покаяния, от труда и радости жить со Христом. Вместо созерцания человек стремится к зрелищу, аффекту, эпатажу. Но вера не может глубоко укорениться в восхищённых переживаниях. Молитва — это не сверхъестественный механизм решения проблем, о котором мы вспоминаем тогда, когда остаётся надеяться только на чудо. Смысл жизни невозможно чётко сформулировать в своём сознании, он открывается сердцу как чудо присутствия Божия в жизни человека. Но для того, чтобы увидеть Бога и Его участие в нашей жизни, нужен труд, а не напряжённое ожидание чего-то необычного. Чудо — не сенсационное известие о каком-то очередном «явлении» или «знамении». Скорее всего, это радость и удивление Промыслу Божиему, который управляет всё к лучшему в каждое мгновение нашей жизни вопреки нашим близоруким прогнозам и ожиданиям. В этом смысле чудо — это торжество веры в мире холодного рассудка.
В дневнике отца Митрофана Серебрянского (духовника преподобномученицы Елизаветы) есть замечательные строчки, написанные им в окопах безнадёжной Русско-японской войны: «Сколько раз Господь спасает людей от всяких бед, а они этого и не замечают. Как же справедливы святые отцы, настойчиво требуя от людей трезвения, внимания ко всему, что происходит внутри и вне их существа, тогда наполовину меньше было бы неверующих». Только чудо могло спасти тогда Россию от поражения, но для отца Митрофана именно поражение и было чудом. Как гражданин он, конечно же, хотел, чтобы русская армия победила, но как христианин — благодарил за поражение. Ведь в этой трагедии Россия исцелялась от духовной опухоли гордости и тщеславия. Разумный взгляд на вещи даже в самом глухом тупике жизни усматривает волю Божию и её спасительную непостижимость. По мудрому выражению Иоанна Златоуста, воля Божия явно проявляется тогда, когда из безвыходных ситуаций находится выход. А разве это нельзя считать определением чуда?
Истинное чудо
Человек требует быстрого и безболезненного решения своих проблем и с таким настроем безучастно ожидает чуда: Спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста (Мф. 27, 40). Но Господь ответил молчанием на это требование человека, и совершилось истинное чудо из чудес — Воскресение Христово. В свете Воскресения Христова чудесно, когда человек меняется, становится лучше. Но меняется человек, как известно, не в одно мгновение, а путём медленного перерождения.
Всё, что произошло чудесного в пределах планеты Земля, — это появление человека в его первозданном образе. В какой-то исторический момент человек, принадлежащий по природе своей иному миру, отказывается жить по законам Царствия Небесного. И Господь, уходя из его жизни, попускает ему жить по законам природы. Человек оказался эмигрантом в чужой стране, — эмигрантом, который не может полностью реализовать свои возможности, раскрыться как личность. Поэтому то, что мы воспринимаем как нечто сверхъестественное в жизни святых и Самого Христа, в действительности просто и естественно для человека: Верующий в Меня дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин. 14, 12). Просто оно давно потеряно и забыто, как твёрдая поступь для человека с параличом ног.
Истинное чудо — «не приобретение сверхъестественных или чуждых человеку качеств, — писал Максим Исповедник, — но восстановление тех качеств, которые были нам свойственны со времени творения». И это, конечно же, не способность ходить по воде как по суше или одним словом иссушать смоковницу. Только Бог смог стать настоящим Человеком. И только в Нём во всей полноте проявились те чудесные свойства, которые характеризуют человека как существо, принадлежащее иному измерению: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Рим. 5, 22–23). Мне кажется, очень точно определил это естественное и свойственное только человеку качество Лев Толстой в романе «Анна Каренина» устами своего героя Левина: «Разум открыл борьбу за существование и закон, чтобы душить всех, мешающих удовлетворить моё желание. Это вывод разума. А любовь к ближнему не мог открыть разум, ибо это неразумно». А разве то, что не по зубам холодному рассудку человека, что убегает от его разгорячённого воображения, мы не можем назвать чудом?
А как же быть с теми сверхъестественными изменениями в стихиях, которыми повелевал Господь, с чудесами, которые Он творил? Некоторые святые отцы говорят, что если бы человек не согрешил, то обладал бы такими же способностями. Но всё же в Евангелии не на этом ставится акцент. Господь воплотился не для того, чтобы бесконечно являть чудеса, но для того, чтобы спасти человека. В этом свете, в контексте спасения мы и веруем тому сверхъестественному, что творил и творит Господь в Своей Церкви. Но не это, конечно же, является признаком истинности Православия: у нас, мол, Благодатный огонь, значит, у нас и Христос. Чудо в данном случае, скорее всего, наоборот, должно послужить поводом к смирению и обличению нашей глухоты: «Слово Его было преисполнено силы, — писал святитель Игнатий (Брянчанинов). — Но человеки ниспали глубоко во мрак и мглу плотского мудрования; сердца и умы их ослепли. Оказалось нужным особенное снисхождение к болезненному состоянию человеков. В помощь слову Божию даны Божии чудеса». Поэтому нельзя верить в чудо само по себе, вне контекста жизни человека, народа, человечества. В истинных чудесах нет никакой загадочности. Они всегда что-либо объясняют, подсказывают, к чему-то лучшему направляют. «Настоящее чудо, — писал Павел Флоренский, — и должно состоять именно в таком, рационально объяснимом в широком смысле явлении». В этом смысле чудо в православной духовной традиции называют знамением. То есть признаком присутствия Господа в жизни человека. Но особенно ярко Его участие чувствуется в трудные минуты жизни людей.
Блаженны чистые сердцем...
«Знамения — снисхождение к немощи человеческой», — писал святитель Игнатий (Брянчанинов). Моя бабушка перед смертью рассказала о том, что ей явилась Божия Матерь. Так случилось, что дедушку арестовали и ему грозила тюрьма, а бабушка оказалась с двумя маленькими детьми на улице. В отчаянии она горячо молилась Божией Матери в поле среди пшеницы и там же уснула. Во сне ей явилась Богородица и повелела спокойно идти на суд. Дедушку, на удивление всех, отпустили, но вот об истинной причине его освобождения никто так и не догадался до самой смерти бабушки. А ведь гордиться-то было нечем, потому что истинная причина благодатного чуда — это покаяние человека, ответ на смиренное сокрушение в своих грехах, которые покрыло Божие милосердие. Точно так же было в 1240 году, когда Божия Матерь утешила Своим явлением русский народ на горе Почаевской во время нашествия Орды. А потом и чудотворной иконой и мощами преподобного Иова в трудное время католической экспансии. Здесь всё разумно и последовательно, здесь всё говорит о покаянии, о смирении и о Промысле Божием, спасающем человека. Поэтому народ наш очень любит засвидетельствованные Церковью почаевские чудеса.
«Чудо — это отношение к факту», — писал отец Павел Флоренский. В качестве наглядного примера для иллюстрации этой мысли могу привести слова одной моей знакомой верующей бабушки, которая жила всю жизнь на далёком хуторе, почти в лесу. Когда она увидела мой мобильный телефон, то тут же воспела хвалебную песнь Господу: «Это ж надо, какие чудеса творит Господь! Рождается человек в этот мир совсем маленьким несмышлёнышем, и кто бы мог подумать, что когда вырастет, он такие удивительные вещи сможет сотворить!» Как-то сами собой вспомнились тогда евангельские строчки: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8). Наверное, в этом и заключается то главное условие, при котором возможно увидеть истинное, Божие чудо. Ведь для неё даже самолёт был истинным благодатным явлением, наполнявшим её душу радостью и удивлением тем дарам, которыми наделил Господь человека.