Михаил Булгаков, сын преподавателя Духовной академии города Киева, которому родители стремились привить христианский образ мыслей, в девятнадцать лет в ожесточенных спорах с родителями засвидетельствовал свое неверие. Позже, пережив Первую мировую войну, революцию, гражданскую войну, он получил веру, хочется сказать, вместе с литературным даром, ибо о вере его свидетельствует первый его роман «Белая гвардия», появившийся из-под пера тридцатитрехлетнего писателя и увидевший свет позже, в 1927 году.
Главные герои романа — Турбины: Алексей, двадцативосьмилетний врач, недавно вернувшийся с первой мировой войны, двадцатичетырехлетняя Елена, семнадцатилетний Николка и люди им близкие. Все они живут в трех «мирах» одновременно: в Городе 1918…1919 годов, полном политической сумятицы, стрельбы, смерти, но и не сводимом к этой сумятице — в Городе таинственном, значительном и чудесном, каким он видится раненому Алексею Турбину, спасаемому от преследователей в лабиринте усыпанных снегом садов: «прекрасным в морозе и тумане на горах», за которыми «седые пороги, и Херсонес, и дальнее море».
Внутри Города семью Турбиных окружает хрупкий и уютный мир вырастившего их дома, где «часто читался у пышущей жаром изразцовой печки „Саардамский Плотник“, часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях». Но хотя нескладный и трогательный Лариосик и толкует о том, что за кремовыми шторами «чувствуешь себя оторванным от внешнего мира, который грязен и кровав», не так это. Раненый и в тифу Турбин «стал умирать днем двадцать второго декабря». Блестит натертый к Рождеству паркетный пол в гостиной, пахнет хвоей, ноты забыты над открытыми клавишами — и все это душераздирающе подчеркивает беду.
Начать, пожалуй, стоит с того, как Булгаков описывает разные политические силы. Он не идеализирует ни одну из них. Вот белая гвардия, которую хорошо знает старший Турбин, которая видится ему в «вещем» сне: «Идут, идут мимо окровавленные тени, бегут видения, растрепанные девичьи косы, тюрьмы, стрельба, и мороз, и полночный крест Владимира».
Правда в романе Михаила Булгакова, где «засекают шомполами насмерть людей» и жертвуют собой, спасая других, идут добровольцами умирать во имя долга брошенные «штабной сволочью» разные люди, объединенные в одну белую гвардию.
Совсем без симпатии описаны союзники-немцы, убегающий с ними гетман. Страшно движется на Город Петлюра, не берущий пленных. И ни гетман, ни Петлюра, ни большевики — никакие не вызволители народа. «Были тоскливые слухи, что справиться с гетманской и немецкой напастью могут только большевики, но у большевиков своя напасть: жиды и комиссары. Вот головушка горькая у украинских мужиков! Ниоткуда нет спасения!!»
Нет абсолютно безупречной политической силы, но в кровавой неразберихе все персонажи романа делятся на шкурников и людей долга. Недостойно пережидать и отсиживаться, как Василий Лисович-Василиса, недостойно пронырливо и с готовностью приспосабливаться, как Тальберг.
Почему и Алексей Турбин, и Николка, и Мышлаевский, и Карась, и Най-Турс, и Малышев идут добровольцами в белую армию в тот почти безнадеждный час, когда союзники-немцы оставляют Украину? «Те, кто бегут, умирать не будут, кто же будет умирать?» — возникает во сне Алексея Турбина вопрос. А на следующий день Алексей Турбин, записавшись в добровольческую армию, пойдет на соборный пункт, который окажется в здании гимназии, где он учился. Он «бежал по плацу достаточно больной и издерганный, сжимал браунинг в кармане, бежал черт знает куда и зачем. Вероятно, защищать ту самую жизнь — будущее, из-за которого мучился над бассейнами и теми проклятыми пешеходами, из которых один идет со станции «А», а другой навстречу ему со станции «Б». Турбины идут защищать уютный дом за кремовыми шторами, и Город, «и каштаны, и май» от кровавой неразберихи. Най-Турс погибнет, спасая мальчишек- юнкеров, брошенных умирать. Полковник Малышев, спасая от смерти разгромленных, жжет списки добровольцев в бывшем магазине мадам Анжу, когда каждая минута промедления может стоить ему жизни. Юлия Рейсс, рискуя собственной жизнью, уводит за собой от настигающей погони и прячет у себя раненого Алексея Турбина. Спасенный Най-Турсом Николка в крайне опасное время ходит по городу, чтобы узнать адрес родных Най-турса, прийти к ним, найти в переполненном морге тело Най-Турса, помочь его похоронить.
И важнее всякой политической умудренности поступает ли человек по совести или шкурничает еще и потому, что мир в романе Булгакова не сплющивается, не сводится к жизни земной. Над героями романа — «тяжелая синева, занавес Бога, облегающий мир», и это не просто торжественный финал романа. Господь, слышит молитвы.
Несомненное чудо — возвращение Господом к жизни Алексея Турбина по молитве Елены. Доктор сказал, что надежды мало. «Всем хорошо известно и Елене тоже, что это означает, что надежды вовсе никакой нет и, значит, Турбин умирает. После этого Елена пошла в спальню к брату и долго стояла, глядя ему в лицо, и тут отлично и сама поняла, что, значит, нет надежды… Он лежал, источая еще жар, но жар уже зыбкий и непрочный, который вот-вот упадет. И лицо его уже начало пропускать какие-то странные восковые оттенки… Еленины ноги похолодели, и стало ей туманно-тоскливо в гнойном камфарном, сытном воздухе спальни. Но это быстро прошло».
«Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом Богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену… Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и, молча, положила первый земной поклон».
Молитва Елены занимает полторы страницы текста. Ответ Елена получает, еще не поднявшись с колен. «Огонь стал дробиться, и один цепочный луч протянулся длинно, длинно к самым глазам Елены. Тут безумные ее глаза разглядели, что губы на лике, окаймленном золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце, она сникла к полу и больше не поднималась».
Несомненность чуда, а не совпадения Булгаков подтверждает реакцией доктора, находящегося при умирающем: «Бритый врач не совсем верной рукой сдавил в щипок остатки мяса, вкалывая в руку Турбину иглу маленького шприца. Маленькие капельки выступили у врача на лбу. Он был взволнован и потрясен».
На вопрос «Почему выжил Турбин?», очень вероятно получить ответ: «По молитве Елены» или «Турбин спасен любовью Елены».
У Булгакова написано, что Господь возвращает к жизни Турбина в ответ на молитву Елены. Стоит обратить на это внимание, чтобы фон современной жизни не исказил восприятия романа, чтобы не подменить чудо Божие некоей мистикой добрых чувств.
В молитве Елены есть слова, вызывающие недоумение: «Все мы в крови повинны, но Ты не карай». Елена никого не убивала. Почему «мы»? Молитва Елены смиренна, она не чувствует себя праведницей, она не возносит себя судиею над современниками и соотечественниками, она разделяет вину, никого не укоряя — и услышана ее молитва.
Выздоровление старшего Турбина не единственное спасительное вмешательство Господне. Вот мысли Николки, которому, вопреки всякой вероятности, удалось доползти под пулями с простреливаемого перекрестка до спасительной подворотни. «Удивительно, страшно удивительно, что не попали. Прямо чудо. Это уж чудо Господа Бога, — думал Николка, поднимаясь, — вот так чудо. Теперь сам видал чудо».
И есть еще в «Белой гвардии» история человека, которую легко потерять в переплетениях сюжета, тем более, что сам он меняется до неузнаваемости и его появления на страницах оторваны друг от друга. Поначалу это «некий пьяненький в пальто с козьим мехом», о котором «известно немного: во-первых, что он болен сифилисом, во-вторых, что он написал богоборческие стихи, которые его знакомец пристроил в один из московских сборников, и, в-третьих, что он Русаков, сын библиотекаря.
«Человек с сифилисом плакал на свой козий мех под электрическим фонарем Крещатика», говорил декадентскую ерунду о необходимости для человека «благородной червоточины» и глаза его «были совершенно стеклянными».
Затем мы видим «владельца козьего меха», «сифилитика» в квартире библиотекаря, ночью на Подоле. Он стоит у зеркала обнаженный до пояса, смотрит на свою сифилитическую сыпь и «губы у него прыгают, как у ребенка», потому что ему двадцать четыре года, а впереди у него «разные зрачки, гнущиеся ноги, потом безумные идиотские речи, а потом он гнилой мокрый труп». Он раскрывает футуристический сборник, в котором его собственные стихи, модные, глупые, кощунственные. И в «неизбывной муке» он опускается на колени и кается, и молится: «Господи, прости меня, что я написал эти гнусные слова… Я верю в Тебя! Верю душой, телом, каждой нитью мозга. Верю и прибегаю только к Тебе, потому что нигде на свете нет никого, кто мог бы мне помочь. У меня нет надежды ни на кого, кроме как на Тебя. Прости меня, что я решил, будто Тебя нет: если бы Тебя не было, я был бы сейчас жалкой паршивой собакой без надежды. Но я человек и силен только потому, что Ты существуешь, и во всякую минуту я могу обратиться к тебе с мольбой о помощи. И я верю, что Ты услышишь мои мольбы, простишь меня и вылечишь. Излечи меня, о Господи, забудь о той гнусности, которую я написал в припадке безумия, пьяный, под кокаином. Не дай мне сгнить, и я клянусь, что я вновь стану человеком. Укрепи мои силы, избавь меня от кокаина, избавь от слабости духа…»
То, что это настоящее покаяние, а не всплеск переменчивого настроения испуганного человека Булгаков подчеркивает, указывая продолжительность молитвы: «Свеча наплывала, в комнате холодело, под утро кожа больного покрылась мелкими пупырышками, а на душе у больного значительно полегчало».
А затем мы, читатели, долго будем заняты жизненными коллизиями, угрозой смертной и спасением главных героев. Мы насилу узнаем в больном, который пришел к выздоровевшему доктору Алексею Турбину того самого знакомца нашего по тому, что он «в передней снял пальто с козьим мехом». Из его ответов на вопросы Турбина мы узнаем, что он не собирался лечиться, намереваясь «терпеливо снести испытание, ниспосланное за страшный грех», что направил его к доктору отец Александр, настоятель церкви Николы Доброго, не одобривший его неразумного рвения, что исповедь и беседа со священником, которого больной называет святым стариком принесла ему душевное облегчение. Эта история правдоподобна и понятна всякому человеку, знающему православие.
А в финале романа в квартире библиотекаря, в узенькой комнате сидит у лампы «голубоглазый Русаков» и читает Откровение Иоанна Богослова. «По мере того как он читал потрясающую книгу, ум его становился, как сверкающий меч, углубляющийся во тьму. Болезни и страдания казались ему неважными, несущественными. Недуг отпадал, как короста с забытой в лесу отсохшей ветви. Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий. И страха не испытывал, а мудрую покорность и благоговение. Мир становился в душе, и в мире он дошел до слов: «…слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло».
Уже не «владелец козьего меха» и не «сифилитик», а «голубоглазый Русаков» перед нами. О милосердии Господнем, о преображении человека, о чуде покаяния — еще одном чуде рассказал Булгаков. Откровение Иоанна Богослова, которое читает голубоглазый Русаков, делает значительными и важными и Елену с ее тревожными снами, и маленького Петьку во флигеле со снами легкими и радостными. Откровение Иоанна Богослова настраивает нас на то, чтобы поднять глаза к небу в самых последних строках романа.
«Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»