Ощущение земной беззащитности поразило Европу тысячу лет назад. Отовсюду юную цивилизацию подстерегали опасности. С одной стороны надвигался мощный и культурно развитый исламский мир. С другой — неожиданно возникла сильная и неуступчивая Русь. С третьей — буквально из ниоткуда свалились викинги-норманны и сожгли и перебили пол-Запада. А с четвёртой стороны Византия, на которую варвары долго смотрели с сыновней надеждой, оказалась просто отдельной страной со своим видением земного и небесного.
Тогда закончилось младенчество западных народов: они обнаружили, что всемирную христианскую империю в ближайшем будущем не построить… Хотя в самой Европе христианская империя всё-таки возникла. Правда, у неё не было чётких границ и в ней формально правило несколько десятков королей и феодальных властителей. Но это была настоящая централизованная, хорошо управляемая католическая империя во главе с папой римским.
По крайней мере с начала XI века в продолжение трёх-четырёх веков это было именно так.
Суровый стиль
Сразу же у новой империи появился свой единый культурный образ. Возник первый всеевропейский стиль искусства, известный нам как «романский стиль», или «романика».
Романские сооружения трудно спутать с постройками других стилей. Они прежде всего массивны, лишены украшений, просты по форме, отличаются узкими окнами, часто расположены на самой высокой точке, господствующей над местностью. И было бы наивным объяснять эту суровость повышенной военной опасностью, грозившей в то время всем и вся. Очевидно, что архитекторы романики строили нарочито мощно, они как бы рисовались неприступностью, сознательно воплощали свои чаяния в сверхкрепких стенах и приземистых сводах. Именно в романской архитектуре впервые в Средневековье появляются огромные здания, выстроенные целиком из камня; именно романика дала миру понятие «замок».
Ведь мир тогдашнего европейца был исполнен враждебных сил. Чувство беззащитности постигло молодые нации — и они жаждали надёжной защиты, дома-крепости и храма-крепости. Возникло рыцарство: каста воинов, готовых сражаться везде и всегда. Конечно, рыцарям нужны и соответственные дома: крепкие замки. Кстати, характерный образ рыцаря в железных латах с головы до ног — это ведь тоже нарочитое обмундирование, не очень оправданное с точки зрения военных технологий. Тут символичности было больше, чем реальной потребности: это тоже своего рода романский стиль.
А в Испании, которая тогда начинает отвоёвывать свои земли у арабов, романские замки стали вообще символом будущей победы и освобождения родины. Недаром центр этого освободительного движения получил название Кастилия, что в переводе значит «страна замков».
Монастырь — двигатель прогресса
Романская архитектура — не очень городское зодчество. Собственно, городская жизнь в Европе тогда только зарождалась: города были просто большими сёлами. В них уже развивались торговля, ремёсла, административная деятельность — но люди, занятые этим, пока довольствовались обычными домами сельского типа. Из камня в романском стиле строили только замки, церкви и монастыри.
Монастыри в раздираемой раздорами властителей Европе были самым жизнеспособным общественным организмом. Обители были богаты, почти независимы от внешней власти, безукоризненно обустроены внутренне, тесно связаны друг с другом и с окружающей народной жизнью. А сами монахи постоянно и легко перемещались по всему католическому миру, невзирая на любые границы и военные конфликты.
Более того, многие европейские монастыри тогда превратились в универсальные строительно-художественные заводы в комплекте с обучающими техникумами. Обители не только производили разнообразные изделия для церковных нужд, но и организовывали целые архитектурно-строительные компании. До середины XII века бригады странствующих монахов-строителей вообще оставались единственными зодчими каменных сооружений в европейском мире. Они-то и возвели шедевры замковой и церковной архитектуры романики.
Кроме того, европейские обители сосредотачивали у себя списки античной и церковной литературы и активно обучали ей. Таким образом, поначалу они являлись единственными культурными центрами на фоне отсутствия высшего образования. В Европе, с её резким различием между богослужебно-научным языком (латынью) и десятками разговорных наречий, храмовое и монастырское образование не могло не развиваться. Появлялись высшие школы. А при них зародилась и первая философско-научная школа Запада, которая от школ получила своё название: «схоластика».
Башни и порталы
Романский замок или монастырь, величественный и недосягаемый для врагов, парил под облаками над россыпью хижин, нависал над высоким речным или морским обрывом. Здания прекрасно гармонировали со своим природным окружением — их ясные силуэты часто как бы повторяли и обогащали естественный рельеф, завершали его и срастались с ним. Местный камень, обычно использовавшийся для построек, органично сочетался с почвой и зеленью.
Однако в такой гармонии были парадоксальные особенности, очень важные для понимания средневекового мировоззрения. Во-первых, это башни и шпили. Вытянутые в небо, словно руки, двойные башни на фасадах храмов, прямостоящие дома-донжоны посредине малых замков, пульсация шпилястых башен по стенам больших крепостей и обителей — всем этим романский стиль одарил мир. В таких стремительных вертикалях есть одновременно и дерзость строителей Вавилонской башни, и страдальческий вопль богооставленности, и нечто от чёткой иерархии папской церкви. То есть в одной архитектурной детали сфокусировались все характернейшие особенности европейской души.
Во-вторых, романика любила глубокие, многоступенчатые дверные ниши-порталы в храмах. При этом цель (вход в храм) как будто ускользает и становится иллюзией. Такое впечатление, что у зодчих был опыт ускользания благодати, её иллюзорного исчезновения, которое они и воплотили в своих углубляющихся, сужающихся порталах.
Кстати, богатое оформление храмовых дверей, например барельефами с фигурами святых, тоже зарождается в романике. И такой жанр практически отсутствует в традиционном православном зодчестве. А ведь особенное внимание Запада к храмовым дверям, причём закрытым (только тогда видно их оформление), тоже может свидетельствовать о некоем духовно-душевном опыте.
И наконец, развитие строительных навыков в романском зодчестве неудержимо вытягивало конструкции храмовых зданий в длину (тот же эффект ускользания цели-алтаря!) и в высоту. Скоро, скоро это детское желание поскорее вырасти и забыть чувство беззащитности разовьётся в бурное отрочество западного мира с его надломами и бурями страстей, которые выразятся в искусстве готики.
Двойственность
Романика — стиль прежде всего архитектурный. Однако существовала и романская настенная живопись: экзотичное перерождение византийской иконы. В одной романской картине совмещались разные точки зрения и разные моменты времени, тела превращались в абстрактные схемы, а их пропорции были нарушены. По сути, романские изображения святых были воплощёнными изображениями человеческих качеств, а то и просто частями орнаментов — но уж никак не окном из духовного мира. Неудивительно, что этот странный жанр оказался тупиковой ветвью развития искусства и вскоре отмер, уступив своё место скульптуре.
Тогда же возник и первый жанр европейской светской литературы — поэзия вагантов (вначале так называли странствующих монахов и священников, затем бродячих образованных поэтов). Выученные на святоотеческих творениях и древнеримской поэзии, ваганты создавали совершенно невообразимые с современной точки зрения песни. В их текстах был искренний христианский дух — и одновременно откровенная античная эротичность (с этакой усмешкой: «мол, мы же все понимаем разницу между текстом песни и реальной жизнью»). Парадоксальным образом сочетались многочисленные религиозные образы — и простонародная, а часто и непристойная комика.
Можно сказать, что поэзия вагантов чем-то сродни суфийской иронии Омара Хайяма или Хафиза. Поэты Востока тоже вроде бы воспевали вино и женщин, однако при этом не выходили из аскетического мировоззрения, но «шифровали» его таким головокружительным образом. Конечно, «учёное скоморошничество» вагантов далеко отстоит от загадок суфийской мистики, но всё же явная аналогия тут прослеживается.
И наконец, образ детства Европы был бы неполным без самого яркого народного явления Средневековья — карнавала. Будни западного человека той эпохи регулярно сменялись настоящими взрывами смеховой культуры: «праздником дураков», «праздником осла», театрализованными храмовыми праздниками. Народные произведения пародировали и осмеивали буквально все стороны средневековой жизни, включая вероучение и таинства Церкви. Огромную популярность среди всех слоёв населения Европы тогда приобрели многочисленные пародийные проповеди, весело-пошлые «псалмы» и «евангелия» и даже «всепьянейшие литургии».
Приведём небольшой, но характерный пример. Из балаганных высмеиваний европейского Средневековья в разные языки мира вошёл возглас «фокус-покус», от которого в русском языке произошли слова «фокус» (в смысле «трюк») и «фокусник». А ведь изначально это бормотание пародировало латинский евангельско-литургический возглас «hoc est Corpus Mea», что значит: сие есть Тело Моё (Лк. 22, 19)…
Итак, на время средневекового карнавального гуляния как бы отменялась и аскеза, и вообще следование заповедям. Более того, самое святое и высмеивалось в первую очередь. Граждане искренне играли в разгул страстей, чтобы потом до следующего карнавала жить вполне благопристойной и сдержанной жизнью.
Именно из этой двойственности карнавального мира, романской архитектуры, вагантской поэзии, рыцарской культуры с середины XII века начнёт бурно прорастать новая, подростковая, стремительно-динамичная культура Европы — готика.
