«Въ 1860 году прибылъ изъ Германіи въ Афонскую гору и прямо въ нашъ монастыръ русскій помещикъ Г. И. Б.», — так начинает одну из своих келейных записок некий афонский старец. Записки эти так впечатлили издателей, что спустя десять лет их выпустили отдельной книгой, фрагмент которой и предлагает своим читателям «Отрок».
Итак, некий помещик решил во что бы то ни стало отыскать «истинную православную веру», но сомневался, что афонские старцы смогут ему в этом помочь. Однако неожиданно для всех результат превзошёл даже самые смелые ожидания.
...Мы тоже порой настолько увлечены собственной учёностью, что забываем, Кто создал нас разумными и наделил пытливым умом. И оттого так радостно, когда в хаос душевных впечатлений вмешивается «тихая тонкая мысль», которая наконец то расставляет всё по своим местам...
<...> На другой день он просил их указать ему таких старцев, от которых бы он мог познать истинную христианскую веру...
— Не можете ли вы показать мне то, что я ищу? Я готов слушать вас. Но только знайте хорошо, с кем будете иметь дело. Потому что я изучил все веры, знаю все религии — древние и новые, греческие, индийские, персидские, халдейские, египетские; читал Талмуд, Кабалистику, Коран и разные магии, а также новых философов. Особенно люблю немецких и во многом последую мистическому учению. Всё это предварительно высказал я для того, чтобы знали вы, с кем имеете дело, и потому обращались со мною поосторожнее, не как с простым вашим братом. Например, если будете заставлять меня исполнять вашу бессмысленную формалистику — ходить на каждую службу в церковь, или если дадите мне хотя одну вашу чётку поклонов, то вы этим вовсе убьёте меня.
При этих словах духовники, рассмеявшись, сказали ему:
— Вот так хорош же искатель высокого христианского просвещения! Желаете достать из земли драгоценность, а сами и одного раза не хотите копнуть землю.
— Да, я нравственно подчиняюсь вам, как ваш послушник, только трудов телесных не могу исполнять, — отвечал он.
— Вот видите, — сказали ему духовники, — вы и сами понимаете себя человеком многоучёным. Кто же после этого согласится связать себя с вами родством духовным? Потому что вы в любом случае не захотите отказаться от самомнения, что гораздо умнее наших старцев, а потому и советы их, хотя бы были и полезны для вас, вы тоже не захотите выполнять, через что и не можете достигнуть желаемой вами высочайшей цели.
При этих словах он с умилением упал в ноги духовникам, говоря:
— Святые отцы! Только примите меня Бога ради под своё руководство, а я со своей стороны во всём обещаю слушаться вас... Что теперь прикажете мне делать?
Духовники отвечали ему:
— Вы, кажется, читали Лествичника, а потому можете вспомнить изречение его, или совет всякому новоначальному. Он так говорит: «Хотя бы кто и всю премудрость мира имел, но, поступивши в монастырь, должен начинать с азбуки»; и Господь сказал: Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное (Мф. 18, 3).
Тут он торопливо спросил:
— Да от чего мне обращаться и куда?
Духовники, усмехнувшись, ответили ему так:
— Как от чего вам обращаться? Да у вас в уме целый хаос задушевных ваших дум и мыслей, и многообразных познаний добрых, и ещё более злых. Этот хаос господствует в душе вашей и не допускает воспринимать ей свыше духовные впечатления и благочестивые чувства. Если вы от него не обратитесь к детской благодатной простоте, то и не внидете в Царствие Небесное. Поэтому с этого времени вам нужно всякое наше слово принимать просто, верить ему без рассуждения, хотя оно казалось бы вам и неправильным, и никак не рассуждать по своему. Без исполнения этого условия вы не получите желаемого. <...>
Послушание дадим вам по силам. Вот и первое: чтобы вы во всём слушали голос совести вашей. Что только она скажет вам, то понуждайте себя исполнять. В церковь ходить на всякую службу мы не обязываем вас, а когда совесть ваша скажет пойти в церковь, тогда идите. И чёток также не даём вам, и никакого особого келейного правила, и никакой особой молитвы, а всё это предоставляем вашей совести. Если когда скажет она вам помолиться, тогда помолитесь, сколько хотите. Также есть и пить, спать, читать и писать — всё это делайте по внушению вашей совести.
При этом он с восторгом сказал:
— Вот, прекрасно! Это нравится мне.
— Не спешите восторгаться и хвалить то, чего вы ещё не испытали, — сказали ему духовники. — Потому что на деле будет иначе: что теперь вам нравится, то, может быть, после и не будет приятно. Телесных трудов вы не любите, так хорошо будет, если вместо них вы полюбите труды мысленные.
Вот, ещё одну заповедь, хотя и нравственную, но для исполнения тяжёлую даём вам: чтобы все ваши мысли и желания открывать — и добрые, и злые. Это послушание поставляется вам в обязанность, и старайтесь исполнять её строго, ибо это необходимо для спасения, и без исполнения сего вы не достигнете вашей цели. Потому что нередко случается, что и одна с намерением утаённая от духовного отца мысль или дело, хотя и малые, но после причиняют большой вред душе. Тем более душевредно, если кто во многом скрывает перед духовником свои мысли и дела. А так как вы много грешили в жизни вашей, а грехи смываются горькими слезами, потому вам надобно стараться приобрести их.
Выслушав это, он сказал:
— Ах, Боже мой! Да я от роду моего не плакал. Кто даст мне слёзы?
Духовники отвечали ему:
— Да это не ваше дело. Вы со своей стороны будьте расположены принять их, а они в своё время дадутся вам, а за этим дастся и второй плод духовный — радость, без которой христианин не может быть благонадёжен в спасении души своей.
К этому ещё было сказано, чтобы он приходил к духовникам каждое утро для беседы и откровения помыслов. На всё это он согласился и решился исполнять всё с детской простотой и доверием — что и самих духовников удивляло.
На другой день он по назначению пришёл к духовникам, которые спросили его, как он провёл время, не имел ли каких особых мыслей, смущавших его.
— Нет, — отвечал он, — а только заметил вот что. Когда зазвонили к вечерне, вдруг мысль говорит мне: «Эти монахи — формалисты, не понимают духовной христианской жизни. Они думают исполнением формы спастись. Ну что ты там услышишь? Всё одно и то же „благословен Бог наш“, и это повторяется всегда. Ну и пусть идут туда, а я не пойду...». Таким образом я успокоил себя на несколько минут. Потом какая то тонкая, тихая и приятная мысль так мягко начала мне внушать: «И что же? Хотя ради прогулки пойди в церковь и, если не хочешь там стоять и молиться, то можешь выйти и прогуляться, куда хочешь». Я не принял этой мысли, и что же из этого вышло? Вдруг мне сделалось скучно, тяжело до того, что после этого уже показалось пойти в церковь как на приятную прогулку, и я немедля вскочил со стула и побежал в храм. С удовольствием простоял я там до конца службы.
Таким образом повторялось с ним часто, пока он не пришёл к убеждению, что общественное служение церковное есть богоугодное дело и необходимое для нашего спасения. Он начал ходить в церковь на всякую службу, находя в ней духовное утешение.
Так прошло несколько месяцев.
Однажды он, пришедши к старцам, сказал:
— Вчера со мной случилось чудное приключение, чего я во всю жизнь мою не имел.
— Что же такое? — спросили его старцы.
— А вот что, — отвечал он. — В полдень напала на меня какая то скука: ничем не могу развлечь себя. Думаю, что тут делать? Читать не хочется, спать — тоже, а помолиться — ещё более нет охоты.
В это время совесть моя сказала мне: «Ты имеешь дневники, писанные тобою, но ещё никогда не просматривал их. Хоть теперь от скуки займись ими, прочитай их». Я достал их из чемодана и начал прочитывать один за другим. А так как в жизни моей много было приключений, выходящих из ряда обыкновенных, то я, прочитавши несколько дневников, пришёл от того во внимание к Промыслу Божию, забытому мною, но который тайно и явно помогал мне в жизни моей. Как только прочитаю какой нибудь замечательный дневник, напоминающий о каком либо избавлении от скорби или беды, в эту минуту я говорил Господу: «Ах! Господи, как Ты милостиво во всю жизнь мою хранил меня и помогал мне во всех моих нуждах! А я, неблагодарный, и забыл благодарить Тебя за это...».
Прочитав их несколько, я заметил, что от этого как бы расчувствовался и расположился к умилению. Между прочими дневниками попался мне такой: «В таком то году и в таком то месяце я поехал ночью из Воронежа в моё имение в карете с женой, у которой был грудной младенец. Ехали знакомой дорогой, кучер задремал, лошади сбились с дороги и упали в овраг со всем — с каретой и седоками. Обрыв был до двух саженей. Но вот чудо: никто не ушибся и ничего не повредилось. Лошади остались целы, кучер и карета тоже, и мы в карете не пострадали, кроме одного испуга...».
По прочтении этого дневника я пришёл в великое сокрушение, пал на колена перед крестом Господним и начал благодарить Бога за такое явное избавление от смерти и вместе с тем укорять себя, что я забыл Его великие благодеяния и во всю мою жизнь оскорблял Его моими грехами, бунтовался против Него.
В таких размышлениях и чувствах я сперва начал хныкать, а потом плакать и затем рыдать, да так горько и страшно, что даже не могу объяснить. Подобное состояние я видал только у истерических людей. И если бы прежде уверяли меня сто духовников, что подобные рыдания бывают у кающихся христиан, я не поверил бы. А теперь и самому случилось испытать.
Во время рыдания моего перед крестом я не мог взглянуть на Распятого и лишь по прошествии часа сказал Ему: «Всю мою жизнь я бунтовал против Тебя и вовсе не слушал Тебя. А Ты ещё хочешь спасти меня!». В этот момент я взглянул на Распятого, и во мне закипела такая страшная радость, что я невольно, как дитя, засмеялся — от мысли, что Он не только прощает все мои грехи, но ещё хочет спасти меня...
Старцы на это сказали ему:
— Так Господь творит с душами, возвращающимися из греховной жизни во святую жизнь. <...>