Исаия обличал грехи своих соплеменников и призывал их к покаянию. О том же говорил и его продолжатель — священник по имени Иеремия, проповедовавший в Иерусалиме и его окрестностях во второй половине VII века до н.э.
Призвание Иеремии произошло в очень сложное для израильского народа время: Северное царство было уже разрушено, а в Южном, то есть Иудейском, царь Иосия проводил свои религиозные реформы. Собственно, он не придумал ничего нового, а только уничтожал идолов и утверждал поклонение Единому Богу, которое в народе давно смешалось с суевериями и языческими культами.
Разумеется, именно к тому призывали и все пророки — но повседневность по прежнему была далека от идеала. Язычество пустило крепкие корни в народе и знати, так что решительные действия царя Иосии были не очень популярны, а после его смерти всё вернулось к прежнему. Наказание, о котором издавна предупреждали пророки, становилось неотвратимым: народу нужна была действительно хорошая встряска, чтобы отказаться от привычного разврата.
Собственно, в словах Иеремии не было практически ничего нового. Новой была сама его трагическая фигура — фигура пророка, который сам не рад своей миссии. Да и как можно радоваться, возвещая своему народу, что скоро его постигнет национальная катастрофа? Вот как он говорил об этом (тексты этого пророка приводятся в переводе Л. В. Маневича):
Было мне слово Господне:
— Что ты видишь?
Я ответил:
— Вижу котёл кипящий, с севера он нависает.
И сказал мне Господь:
— С севера беда нахлынет на всех жителей земли этой!
Ибо я призову все народы северных царств,
придут они, престолы свои поставят
возле ворот Иерусалима, у всех городов Иудеи.
Над нею я суд устрою за все её злодеянья,
за то, что Меня оставила, богам иным воскуряла.
Именно с севера всегда приходили на землю Палестины завоеватели — ассирийцы, вавилоняне, а впоследствии греки и римляне. С запада Обетованную землю омывало море, с востока простиралась пустыня, а на юге был Египет, некогда могущественная империя, которая ослабела и теперь сама становилась жертвой чужеземных нашествий. Иудейские цари временами обращались к Египту за помощью, но дождаться её так ни разу и не смогли — и об этом их тоже предупреждали пророки, в том числе и Иеремия. Подлинная надежда для народа не в том, чтобы выбрать себе могущественную державу-покровительницу, а в том, чтобы обратиться к Господу, Который некогда вывел этот народ из Египта и хранил его доселе во всех бедствиях.
Вернись, изменница, дочь Израиля! —
говорит Господь. —
Гнева моего на тебя не обрушу,
лишь признай своё преступленье:
против Господа, Бога твоего, ты грешила,
ласки свои чужакам расточала
под каждым деревом ветвистым.
Израильский народ сравнивается здесь с неверной женой; чужие боги, которым поклонялись израильтяне, — с её любовниками. Это обычный для пророческой речи образ: Завет понимается здесь как брак, отношения между Богом и народом уподобляются самому тесному человеческому союзу. Потому и поклонение идолам есть не просто некое запретное действие, но настоящая измена Тому, Кто бесконечно любит Свой народ.
Легко ли было объявлять такое людям, привыкшим и к плотскому, и к духовному блуду? Бог посылал Иеремию на проповедь так, как командир посылает солдат на штурм крепости, которая выглядит неприступной... Впрочем, нет. Это сам пророк выглядит крепостью, которую пытаются взять приступом все окружающие, чтобы заставить замолчать упрямого пророка. Господь говорит Иеремии:
Я сегодня тебя поставил
неприступным градом,
столпом железным,
стеной медной —
против всей земли этой,
против царей и вельмож Иудеи,
против священников,
против народа земли этой.
Иеремия противостоит и царю, и знати, и простонародью, и даже своим собратьям священникам — им ведь так не хотелось никого обличать, им так легко было договориться с властями — и тут этот неудобный пророк... Но и один в поле воин, если воюет по воле Божией.
Обличения не прошли даром. Нет, Иерусалим не внял предостережениям пророка, но власть решила избавиться от самого обличителя. Иеремия был избит, закован в колодки и брошен в тюрьму — и всё это было сделано по приказу благочестивого священника, надзиравшего за порядком в Храме. На следующий день он освободил пророка, по-видимому, полагая, что тот получил хороший урок. Но пророк и тут был верен себе: он предсказал, что и сам охранитель спокойствия, и его довольные слушатели окончат жизнь в плену, на чужбине.
А затем Иеремия обратился к Богу и высказал Ему, наверное, самые пронзительные жалобы из всех, которые обращали к Богу Его слуги, за исключением, разве что, страдальца Иова. Вот они:
Обманул ты меня, Господь, и я обманут.
Одолел ты меня — ведь Ты сильнее.
День-деньской надо мной смеются,
все надо мной глумятся.
Что ни слово моё — то стоны,
я кричу: «Насилье, грабёж!»
Слово Господне мне приносит униженье,
насмешки с утра до ночи.
И сказал я: «Напоминать о Нём не буду,
говорить во имя Его — не стану!»
Но вот, в моём сердце будто огонь пылает,
в костях моих струится!
Эти слова показывают нам, как ветхозаветные пророки смотрели на своё служение. Они не просто вестники, которые пересказывают людям волю Бога или записывают продиктованные свыше слова. Нет, они — живые люди со своими радостями и печалями. Они могут в чём-то не соглашаться с Богом или даже возражать Ему. Но они, в отличие от большинства, не могут обходить Его безразличным молчанием.
Их разум, их сердце вступает в прямой разговор с Богом, с высшей реальностью, от которой им негде укрыться. Это непросто, это не всегда радостно, но это всегда приводит к тому, что человек начинает видеть окружающую действительность несколько по-иному. Он говорит людям вокруг него то главное, что им нужно услышать, чтобы измениться к лучшему. Этим пророк и отличается от лжепророка, который говорит людям то, что им приятно слушать, чтобы не меняться.
Таких лжепророков бывает достаточно во все времена, и эпоха Иеремии не была исключением. Отныне судьба Иеремии будет во многом зависеть именно от них. Его будут бросать в тюрьму, или даже в жидкую грязь опустошённого водосборника, и держать там «до исправления». Иеремия будет страдать, молиться, просить выпустить его из тюрьмы, он далеко не всегда будет вести себя героически — но он уже никогда не будет молчать, он этого просто не умеет.
И его слова не пропадут даром — самое яркое свидетельство тому связано с первым в Библии упоминанием пророческой книги. До сих пор мы видели только пророков-проповедников, их слова были записаны за ними кем-то другим, порой спустя многие годы. Но Иеремия стал пророком-писателем. Он диктовал своему помощнику Варуху пророчества, которые тот записывал в свиток. Иеремии было запрещено приходить в Храм, поэтому от его имени там должен был выступать Варух. Он прочитывал грозные слова при стечении народа, и так слова Иеремии разносились среди людей.
Наконец, Варуха с его свитком вызвали во дворец к царю Иоакиму. Стояла зима, царь сидел перед жаровней с раскалёнными углями — так тогда обогревались богатые дома. Писец развернул свиток, «и как только писец зачитывал три-четыре столбца, царь отрезал их ножом и бросал в огонь, пока весь свиток не погиб».
Но Иеремия получил от Господа повеление восстановить прежний текст, и это было исполнено. Михаил Булгаков был далеко не первый, кто понял: рукописи не горят... Слова, некогда брошенные царём в огонь, мы и по сей день читаем в книге Иеремии. Но никто не знает сегодня ни слова из «пророчеств» во славу властей и на потеху народу, которые так легко произносили придворные прорицатели.
Ещё одна характерная особенность Иеремии — его любовь к символическим поступкам. Бывает так, что слова теряют свою цену и перестают восприниматься. Тогда, чтобы донести до окружающих свою весть, пророку приходилось шокировать публику скандальными поступками.
Вот пророк надевает себе на шею ярмо, какое носят непокорные рабы, и в таком виде разгуливает по городу. Так он показывает жителям Иерусалима, что всех их уведут в плен.
Вот Господь отправляет его зарыть набедренную повязку в некое место — текст оригинала можно понять как указание на реку Евфрат, в тысяче километров от Иерусалима, а можно — как указание на небольшой поток Фара рядом с родным городом пророка, Антатотом. Через некоторое время он должен вернуться к набедренной повязке и убедиться, что она пришла в негодность, как и развращённый народ. Этот народ и отправится в скором времени в изгнание на реку Евфрат, в чуждую землю Вавилонии.
О чём идёт речь, Евфрат или Фара названы в тексте? Странно было бы думать, что пророк дважды предпринял многодневное путешествие, чтобы закопать на речном берегу своё нижнее бельё, а потом проверить его сохранность — тем более что никто из израильтян там бы его не увидел. По всей видимости, речь всё-таки идёт о вади (пересыхающем потоке) Фара. Но сходство двух географических названий неслучайно: отправляясь к Фаре, Иеремия пророчествует о грядущем выселении народа на Евфрат.
Однако не все подобные поступки Иеремии предвещали беду. Когда войско вавилонян уже осаждало Иерусалим, Господь велел Иеремии купить поле, расположенное рядом с городом. Насколько безумным казался этот поступок, можно понять, если представить себе, как москвич покупает в ноябре 1941 года дачный участок где-нибудь под Можайском. Какая дача, какой участок, когда враг захватил эту землю и вот-вот ворвётся в город? Всё рушится! Но этот поступок ясно показывал жителям города: жизнь не кончается, всё вернётся. Люди снова будут вспахивать поля и насаждать сады, эта земля останется за иудеями.
И всё же Иеремии довелось увидеть самое страшное — свершение своих пророчеств. В начале шестого века до н.э. после изнурительной осады Иерусалим и Храм были разрушены, многие люди были убиты, многие уведены в плен в Вавилонию. Это означало не просто военное поражение, но крах всей истории Израиля. Ветхий Завет, то есть договор, заключённый между Богом и избранным Им народом, привёл к катастрофе. Помимо большой пророческой книги имя Иеремии в Библии носит ещё одна, маленькая — это пронзительный Плач о завоёванном Иерусалиме. Названия городов в древнееврейском языке — женского рода, поэтому в Плаче Иерусалим предстаёт перед нами прекрасной царицей, которая подверглась поруганию:
О горе! Как опустела столица, что была многолюдной!
Вдовой она стала, а была госпожой народов.
Владычица земель рабыней стала.
Во тьме ночной она плачет, бегут по щекам слёзы.
Никто её не утешит из тех, кто любил её когда-то.
Друзья её вероломны, врагами ей стали.
...
У ворот городских не сидят старцы, не поют юноши.
Умерла в сердце радость, хоровод сменился плачем.
Упал венец с главы нашей! горе нам! Мы грешили!
О Господь, Ты царствуешь вовеки! Престол Твой — из века в век!
О Господь! Дай нам к Тебе вернуться, и мы вернёмся!
Дай нам вновь прежние дни!
Неужели Ты совсем отверг нас, и нет предела Твоему гневу?
Впоследствии горькие слова Иеремии вспоминали жители других городов, подвергшихся такому же разорению — например, такой же плач в подражание древнему пророку сложил один из жителей Константинополя, взятого в 1453 году турками. Ведь пророчество всегда обращено к вечности, и потому люди последующих веков вновь и вновь видят, как сбывается оно в их настоящем.
Итак, Бог наказал Свой народ. Точка? Вовсе нет! Пророческие книги полны обличений, но есть в них и надежда. Прежний Завет, то есть договор, показал избранному народу, что есть праведность и что есть грех, но сам по себе он ещё не изменил человеческих сердец. Для этого требовалось что-то новое, не слыханное прежде. Иеремия предчувствовал это, как и другие пророки. Но только он, один из всех, назвал эту новую надежду Новым Заветом. Он сказал: «Настанут дни, — говорит Господь, — когда Я заключу с потомками Израиля и Иуды Новый Завет — не такой завет, какой Я заключил с их отцами, когда взял их за руку и вывел их из Египта. Тот Завет они нарушили, хотя Я был их Владыкой, — говорит Господь, — иной завет заключу Я тогда с потомками Израиля, — говорит Господь. — Я вложу Закон Мой им в сердце, Я буду их Богом, они будут Моим народом!»
Когда через шесть с лишним столетий в небольшой комнате в Иерусалиме Учитель разделил хлеб и вино с двенадцатью учениками и сказал им, что так заключается Новый Завет между Богом и человеком, они уже знали, что это должно произойти, потому что именно об этом пророчествовал Иеремия, именно в эту тихую пристань надеялся он привести свой народ в годину бедствий.