«…а треугольники пирамид на фоне неба
виднелись отовсюду, как напоминание о вечности…»
В Гизе, неподалеку от нынешнего Каира, на скалистом плоскогорье пустыни, отбрасывая на песок четкие тени, стоят три громадных геометрических тела — безупречно правильные четырехгранные пирамиды, гробницы фараонов Хеопса, Хефрена и Микерина. Они стоят уже больше сорока веков (время создания — III тысячелетие до н.э.). Их облицовка не сохранилась, погребальные камеры с саркофагами давно разграблены, но ни время, ни люди не смогли нарушить идеально устойчивую монолитную форму этих сооружений. Высочайшая из них, пирамида Хеопса, до сих пор не имеет себе равных по величине среди каменных построек всего мира. Ее высота — 146 метров, а длина основания каждой грани — 230 метров. Греческий Парфенон по сравнению с ней выглядел бы крошечным — как лодка рядом с морским пароходом.
Европа долго не догадывалась о существовании Древнеегипетской цивилизации. Как это ни удивительно, но начало его изучения связанно с именем Наполеона. Поставив за цель завоевать мир, он начал с Египта. Отправившись туда в 1789 году, Наполеон набрал в свою армию и ученых. Так Европа открыла забытую цивилизацию, и с тех пор интерес к ней не утихает.
Для того чтобы понять искусство какой-либо страны и эпохи, необходимо знать, что именно привлекало и побуждало людей того времени видеть и изображать мир сквозь призму своего искусства именно таким. Египетской религии, искусству и архитектуре во всех научных и литературных работах сопутствует слово вечность. Да, действительно, задача увековечить избранного человека — фараона — усилиями тысяч неизвестных жизней — характерная черта Египетского царства, но стремление увидеть и изобразить вечность во всех, пусть даже обыденных, проявлениях жизни, присуща и другим цивилизациям (Шумеро-Аккадские рельефы, римские статуи императоров, христианские иконы и росписи и т.д.). Только в XIX веке европейские художники поставили перед собой задачу уловить мгновение — и потеряли вечность.
Писатель Иван Бунин, много путешествовавший, оставил путевые записки: «Вокруг меня мертвое жаркое море дюн и долин, наполовину засыпанных песками скал и могильников. Все блестит, как атлас, отделяясь от шелковистой лазури. Всюду гробовая тишина и бездна пламенного света… Я иду и не свожу глаз со Сфинкса… он весь в трещинах и кажется покосившимся от песков, наискось засыпающих его. Но так спокойно-спокойно глядит он куда-то на восток, на далекую солнечно-мглистую долину Нила».
Существует не совсем правомерное мнение, что восприятие жизни у египтян — как у фараона, так и у простого подданного сводилось к приготовлениям для жизни загробной. Это мнение возникло благодаря египетским заупокойным ритуалам, для которых и было предназначено искусство. Трудно понять образы, которые воплощали художники в статуях, росписях и храмах, не имея хотя бы общего представления о религии египтян. Ведь искусству отводилась необычайно важная роль: оно должно было — ни много, ни мало — дарить бессмертие, быть прямым продолжением жизни. Египтяне верили, что усопший переходит в загробный мир, где ему снова понадобятся все те материальные блага, которыми он обладал на земле. Все — вплоть до его тела, избежавшего тления. Отсюда и обычай бальзамирования. Кроме самой мумии в гробницу помещали портретную статую умершего, причем портрет должен был быть похожим, ведь он предназначался для «Ка» — призрачного двойника человека, его жизненной силы. Так же в загробную жизнь фараона или знатного человека («низших» — рядовых общинников и рабов — хоронили без пышных церемоний: их просто закапывали в песок) сопровождали статуи и настенные изображения его подчиненных, работавших в его владениях поселян и рабов. Благодаря этой традиции и развилось знаменитое портретное искусство Египта.
Египетские портреты своеобразны: они с удивительной силой передают индивидуальные черты лица, но выражение остается отвлеченным, психологически не расшифрованным. Преходящие переживания не интересовали: ведь изображался человек, освобожденный от времени, идущий в вечность. Ярким примером такого искусства является статуя царского писца Каи. Художник вписал его фигуру в треугольную форму, форму пирамид, чтобы наделить его образ незыблемостью. Писец ждет приказа, и это состояние ожидания может длиться вечно.
Но росписи и рельефы Среднего (2100-1700 гг. до н. э.), а особенно Нового царства (1555-1090 гг. до н. э.) времен Эхнатона, свидетельствуют о том, как любили и восхищались египтяне земной жизнью, как верно подмечали характерное в повадках животных и в человеческих взаимоотношениях, доводя их в художественных изображениях до прекрасных, монументальных знаков вечного круговорота жизни.
Искусство обратилось к чувствам людей, изображению семейной жизни фараона, когда он обнимает жену или ласкает детей. Новые начала, внесенные в искусство, развились при приемнике Эхнатона — Тутанхамоне. Этот юный царь умер в возрасте восемнадцати лет. Открытие его гробницы, сделанное сравнительно недавно (в 20-х годах нашего века) археологом Говардом Картером, было большим событием в египтологии. Гробница Тутанхамона — одна из очень немногих царских гробниц, случайно уцелевших от грабежей. Саркофаги и украшения уже сами по себе представляют высокую художественную ценность, но кроме них в гробнице было обнаружено много рельефов и скульптур. Портрет новобрачных — юного фараона и его такой же юной жены, гуляющих в цветущем саду,- настолько интимный и лирически-нежный, насколько это вообще было возможно в таком искусстве, как египетское.
В заключение посмотрим на рельеф плакальщиков, один из шедевров египетского искусства. Он воплотил в себе все поиски предыдущих этапов. «Плакальщики» расположены на длинной, как и в былые времена, известняковой плите — но как они далеки от прежнего последовательного заполнения фигурами плоскости и строгой равномерности интервалов. Теперь это не процессия из бесчувственных фигур-знаков, а толпа; фигуры теснятся, смешиваются, их ритм усложнился — одни согнулись, другие падают наземь, третьи запрокинулись назад. Что может быть драматичнее этих простертых, заломленных, поднятых к небу гибких рук? Они, словно волны, то опускаются, передавая горечь смерти в ладони стоящих ниже, то вздымаются ввысь, безмолвно оглашая плачем безвоздушное пространство. В этой работе соединились древнейший опыт египтян в изображении безвременности и видение, достигнутое лишь в Новом царстве, в передаче человеческих эмоций.
Художник воплотил в фигурах «Плакальщиков» не сиюминутный порыв плача, а скорбь, которая длится вечно.
