Музыка сфер

Все авангардные поиски в живописи XX и тем более XXI века так или иначе восходят к творчеству Василия Кандинского. Он был первым, кто заставил зрителя «перенастроить глаз» и увидеть мир в цвете и геометрической форме. Именно Кандинский открыл и объяснил миру абстрактное искусство.

Кандинскому было уже тридцать, когда он решил серьёзно заняться живописью. Кандидат юридических наук, доцент, адвокат, он в один момент отважился резко изменить жизнь. Мечта стать художником появилась ещё в детстве, он любил живопись больше всего, но не посмел отказаться от образования, к которому его долго готовили родители. Будучи довольно зрелой личностью, Кандинский отдавал себе отчёт в том, что ученический период должен пройти как можно быстрее. Справедливости ради надо заметить, что художественным чувством он был одарён с детства. Обожал слушать русские и немецкие сказки, они были источником его художественного воображения. Тщетно, однако, пытался он выразить внутренние переживания в своих первых живописных работах — сила воображения далеко превосходила его технические возможности. И вот в 1896 году Василий Кандинский отправляется на учёбу в Мюнхен, художественные школы которого пользовались в то время высокой репутацией в России.

 

Одним из сильнейших переживаний, которые подтолкнули его к занятию живописью, было путешествие в 1889 году на Север, в Вологодскую губернию, где он должен был собрать свидетельства о местном крестьянском праве. «...Никогда не изгладятся из памяти большие двухэтажные резные избы с блестящим самоваром в окне. В этих-то необыкновенных избах я и повстречался впервые с тем чудом, которое стало впоследствии одним из элементов моих работ. Тут я выучился не глядеть на картину со стороны, а самому вращаться в картине, в ней жить. Ярко помню, как я остановился на пороге перед этим неожиданным зрелищем. Стол, лавки, важная и огромная печь, шкафы, поставцы — всё было расписано пёстрыми, размашистыми орнаментами. По стенам лубки: символически представленный богатырь, сражение, красками переданная песня. Красный угол, весь завешанный писанными и печатными образами, а перед ними красно-теплящаяся лампадка, будто что-то про себя знающая, про себя живущая, таинственно-шепчущая скромная и гордая звезда. Когда я, наконец, вошёл в горницу, живопись обступила меня, и я вошёл в неё. С тех пор это чувство жило во мне бессознательно, хотя я и переживал его в московских церквах, особенно в Успенском соборе и Василии Блаженном».

Вспоминая вологодские впечатления, Кандинский позднее считал их одним из источников своей художественной мотивации — «заставить зрителя гулять в картине, подтолкнуть его к самозабвенному растворению в изображении».

В студенческие годы будущий художник был частым посетителем московских картинных галерей, которые знакомили его в основном с русской реалистической живописью. Он подолгу стоял перед полотнами Репина, Левитана, Поленова, а потом, дома, по памяти много раз копировал увиденное. Но, говоря о своих наиболее сильных сознательных художественных впечатлениях, Кандинский называл три: «Стог сена» Клода Моне, «Лоэнгрина» Вагнера в Большом театре и картины Рембрандта в Эрмитаже.

Импрессионисты научили его не только цветным теням и открытому мазку, но и рациональному, даже научному подходу к созданию картины — то, что станет потом его «коньком». Вот как вспоминает сам художник первую встречу с работой Клода Моне: «Мне казалось, что художник не вправе писать так неясно. Смутно чувствовалось, что в этой картине нет предмета. С удивлением и смущением замечал я, однако, что картина эта волнует и покоряет, неизгладимо врезывается в память и вдруг неожиданно так и встанет перед глазами до мельчайших подробностей. Но что мне стало совершенно ясно — это не подозреваемая мною прежде, скрытая от меня дотоле, превзошедшая все мои смелые мечты сила палитры».

Рихард Вагнер, чьи идеи о новом синтетическом мистериальном театре были невероятно популярны и пленили всю Европу в XIX веке, заставил Кандинского задуматься об идее всеобщего единства искусств — живописи, музыки, театра — идеи, реализации которой он добивался всю жизнь.

А эрмитажные шедевры великого голландца открыли будущему художнику, каким образом чисто живописными средствами в картине воплощается время как главная красочная живописная тема. «Рембрандт даёт свойство своим картинам, мною ещё ни у кого не виданное. Получалось впечатление, что его картины длительны, а это объяснялось необходимостью продолжительно исчерпывать сначала одну часть, а потом другую. Со временем я понял, что это деление присваивает живописи элемент, ей будто бы недоступный — время».

 

После нескольких лет учёбы Кандинский сам стал преподавать в собственной школе. А ещё, благодаря организаторскому таланту, вместе с несколькими русскими художниками он создал и возглавил общество «Фаланга». Члены этого товарищества были художниками разных направлений, поэтому, когда однажды Кандинский показал им свою первую абстрактную композицию, картину приняли не все и решили на очередную выставку её не брать. Тогда Кандинский сложил с себя полномочия главы сообщества и тотчас в 1911 году с одним из немецких коллег Францом Марком создал ещё одно объединение — «Синий всадник».

Художников «Синего всадника» публика сразу окрестила «дикими», а им это название понравилось. В декабре 1911 года в Мюнхене открылась их первая выставка. Реакция публики превзошла все ожидания. Посетители ругались, тыкали пальцами в картины и смеялись, а критики написали о картинах слабоумных художников. Кандинскому была не в диковинку подобная реакция, однако именно этот скандал имел ещё и националистический оттенок, пресса потребовала закрыть салон иностранца, поскольку он «угрожает Баварской культуре». Особо опасными газеты сочли русских художников, потому что они «пропагандируют анархизм своего писателя Достоевского». Вот такая неожиданная трактовка родилась в головах баварцев, воспитанных великой немецкой философией.

В Мюнхене Василий Васильевич проводит бесконечные часы в старой пинакотеке, изучая работы великих мастеров. В своей теории абстракции он вовсе не противопоставлял свой путь классической европейской школе, а считал его лишь новым этапом естественного развития. Сознавая труднодоступность своего искусства, Кандинский с поразительной последовательностью в своих теоретических сочинениях занимался тем, что называл «грамматикой искусства». Он был уверен, что искусство можно не только расчленить, но что анализ элементов художественного языка может быть шагом к пониманию «внутренней пульсации» произведения.

Его абстрактные полотна на библейские сюжеты сопровождали тексты, как, например, этот фрагмент к Композиции № 6 на тему Потопа: «Грандиозная, объективно совершающаяся катастрофа есть в то же время горячая хвалебная песнь, подобная гимну нового творения, которое следует за катастрофой».

 

Когда в воздухе носились предвестия войны, Кандинский пишет картину «Всадники Апокалипсиса». Для этой работы он специально выбирает особую технику — старинное ремесло крестьян Баварии — живопись темперой под стеклом, где рисунок наносят с одной стороны, а смотреть на него надо с другой. Так он пишет и Георгия Победоносца, и князя Владимира. В это время Кандинский, как будто чувствуя приближение катастрофы, изо всех сил стремится вернуться в Россию.

А в России между тем набирали силу молодые художники-футуристы, их смелые эксперименты в живописи имели невероятный резонанс в обществе. Искания Кандинского в чём-то были им созвучны, и они поспешили, без ведома самого Василия Васильевича, включить и его имя в свой знаменитый манифест «Пощёчина общественному вкусу».

В те месяцы в златоглавой гостил Анри Матисс, который признался, что Москва произвела на него чрезвычайное впечатление: «Ваши соборы прекрасны, величественны, это монументально и стильно. Кремль, иные уголки Москвы, остатки древнего искусства, редкие по своей красоте. Чрезвычайно понравились мне украшения Иверской часовни и древние иконы». А ещё Матисс обрушился с жёсткой критикой на русских ниспровергателей основ — футуристов. Кандинский, с вниманием и уважением относящийся к поискам юных художников, всё же видел что-то недостойное в популярности, добытой эпатажем. Господа, новое видение в искусство необходимо, но, позвольте... «Бросить Пушкина, Достоевского и Толстого с корабля современности»... это уже слишком.

Поэтому Кандинский, глубоко почитавший Матисса, сразу откликнулся своей композицией «Москва». Это был ответ и футуристам, которые, вероятно не до конца понимали, что поистине волновало великого абстракциониста. А ещё он решился привезти выставку «Синего всадника» на родину. Это был не такой уж простой шаг для художника. Он говорил, что пришёл к абстрактному искусству под влиянием русских икон и поэтому пережить провал в России ему было бы особенно больно. К тому же художник мечтал вернуться на родину после пятнадцати лет жизни в Германии.

 

У Кандинского была «своя» идеализированная, сказочная Москва. После долгих лет жизни в Европе этот город особо манил его и служил вдохновением для новых полотен. Написать московский пейзаж с юности ему казалось наивысшим счастьем. Вот только одно поэтическое свидетельство: «Солнце плавит всю Москву в один кусок, звучащий как туба, сильной рукой потрясающий всю душу. Нет, не это красное единство — лучший московский час. Он только последний аккорд симфонии, развивающей в каждом тоне высшую жизнь, заставляющей звучать всю Москву подобно fortissimo огромного оркестра. Розовые, лиловые, белые, синие, голубые, фисташковые, пламенно-красные дома, церкви — всякая из них как отдельная песнь — бешено-зелёная трава, низко гудящие деревья, или на тысячу ладов поющий снег, или allegretto голых веток и сучьев, красное, жёсткое, непоколебимое, молчаливое кольцо кремлёвской стены, а над нею, всё превышая собою, подобная торжествующему крику забывшего весь мир аллилуйя, белая, длинная, стройно-серьёзная черта Ивана Великого. И на его длинной, в вечной тоске по небу напряжённой, вытянутой шее — золотая глава купола, являющая собою, среди других золотых, серебряных, пёстрых звёзд обступивших её куполов, Солнце Москвы».

Но реальная встреча с Москвой оказалась не столь поэтичной...

Первая мировая война стала большим испытанием для художника. Он возвращается в Россию и становится свидетелем катастрофы, о которой размышляет долгие годы. Свершившаяся революция на какое-то время вселяет надежды. Кандинский погружается в авангардно-художественную среду «новой» Москвы, его приглашают преподавать, но идеи, высказанные в труде «О духовном в искусстве» раздражают коллег. Советской художественной школе не нужны поиски иррационального в искусстве.

Эсхатологические ожидания художника как будто становятся явью, когда на глазах взрывают храмы и разрушают тот старый мир, что был ему так дорог. Теперь правит бал в искусстве социалистическая идеология. Кандинский покидает Россию, а его картины на долгие годы убирают из залов музеев.

 

Василий Васильевич опять в Германии, где возглавляет кафедру монументальной живописи в знаменитой только что созданной школе Баухаус. Это первая в мире школа современного дизайна, где были собраны лучшие художники, архитекторы, скульпторы, которых объединяло новаторство в искусстве, преподаватели и выпускники Баухауса определили облик XX века. Это была революционная школа дизайна, создавшая, по словам её основателя Вальтера Гропиуса, «новую визуальную науку». Но с приходом в 1933 году к власти нацистов школу Баухаус закрывают как «рассадник коммунизма» и свободомыслия.

Кандинский вынужден бежать из Германии во Францию, после того как нацисты объявили его творчество «дегенеративным». В огромный список художников, скульпторов и музыкантов, к которым был приклеен этот ярлык, нацистами было вписано и имя Василия Кандинского.

До конца своих дней Кандинский прожил в пригороде Парижа, где продолжал рисовать и развивать свою теорию: «Абстрактное искусство создаёт рядом с „реальным“ новый мир, с виду ничего общего не имеющий с „действительностью“. Внутри он подчиняется общим законам „космического мира“. Так, рядом с „миром природы“ появляется новый „мир искусства“ — очень реальный, конкретный мир. Поэтому я предпочитаю так называемое „абстрактное искусство“ называть конкретным искусством».

Всем чужой при жизни, Кандинский, «гражданин мира», теперь осознаётся как неотъемлемое достояние нескольких культурных традиций. Похоже, мечта Кандинского сбылась. Он всю жизнь отдал искусству и до самого конца не усомнился в своём видении мира, где абстракция не была самоцелью, а лишь средством выражения чувства. «Откройте ваши глаза на живопись. Спросите себя, позволяет ли вам это произведение прогуливаться в новом, прежде вам не известном мире. Если да, то чего вы ещё хотите?».

Ранее опубликовано: № 3 (69) Дата публикации на сайте: 04 Июль 2014

Дорогие читатели Отрока! Сайт журнала крайне нуждается в вашей поддержке.
Желающим оказать помощь просьба перечислять средства на  карточку Приватбанка 5457082237090555.

Код для блогов / сайтов
Музыка сфер

Музыка сфер

Варвара Шуваликова
Журнал «Отрок.ua»
Все авангардные поиски в живописи XX и тем более XXI века так или иначе восходят к творчеству Василия Кандинского. Он был первым, кто заставил зрителя «перенастроить глаз» и увидеть мир в цвете и геометрической форме. Именно Кандинский открыл и объяснил миру абстрактное искусство.
Разместить анонс

Добавить Ваш комментарий:

Ваш комментарий будет удален, если он содержит:

  1. Неуважительное отношение к авторам статей и комментариев.
  2. Высказывания не по теме, затронутой в статье. Суждения о личности автора публикации, выяснения отношений между комментаторами, а также любые иные формы перехода на личности.
  3. Выяснения отношений с модератором.
  4. Собственные или чьи-либо еще стихотворные или прозаические произведения, спам, флуд, рекламу и т.п.
*
*
*
Введите символы, изображенные на картинке * Загрузить другую картинку CAPTCHA image for SPAM prevention
 
Дорогие читатели Отрока! Сайт журнала крайне нуждается в вашей поддержке.
Желающим оказать помощь просьба перечислять средства на карточку Приватбанка 5457082237090555.
Отрок.ua в: