Есть города на карте мира, чьи названия будоражат воображение: Антананариву, Маракайбо, Рио-де-Жанейро... А есть города, с которыми нас связывает историческая и генетическая память, и потому у нас есть своё отношение к ним, даже если мы никогда там не бывали. Для меня Берлин у именно такой город.
«...Как много в этом звуке»
Если во времена Пушкина для русского сердца волнующе звучало имя «Москва», то для советских людей «Берлин» и «Германия» тоже звучали по-особенному. Последняя война с Германией оставила долгий и глубокий след в нашей истории и в нашей памяти. Фильмы и книги о той войне были основным инструментом патриотического воспитания. Наверное, поэтому поездка в Берлин очень волновала меня — где-то на подступах к этому городу 8 мая 1945 года пал в бою мой двоюродный дед. А сколько раз я сам погибал и побеждал в боях за Берлин — ведь советские мальчишки воевали неизменно с «немцами». И теперь я ловил себя на мысли, что еду не в Берлин, а на Берлин, хотя, конечно, это «другая Германия, другая».
Однако то, какая это Германия, зависит не только от немцев, но и от нашего отношения. Помните, герой Сергея Бодрова-младшего («Брат-2») с возмущением говорит персонажу по прозвищу Фашист (русскому парню в форме вермахта): «У меня, вообще-то, деда на войне убили», — на что тот философски отвечает: «Бывает». Что же, чья-то память отягощена прошлым, а чья-то не тяготится ничем. Оказалось, что память немцев ещё более отягощена прошлым, чем моя, — но об этом ниже.
Неисповедимые пути истории
Мне запомнилась фраза из какого-то исторического романа, что в древности Берлин был поселением одного из славянских племён. Наши предки (или их родственники), вытеснившие германцев из Полабья, забрасывали свои сети в мутные воды Шпрее и Гафеля, а по вечерам возвращались под кров своих хижин — в деревушку Берлин на одном берегу и в деревушку Кельн на другом (позже, в XIV веке, они объединились в один город). Однако сегодня с гранитных набережных этих рек генетическая память тщетно пытается увидеть что-то своё, родное — волны немецкой и французской колонизации смыли все следы тех древних славян. Кроме одного — самого названия города; по одной из версий, оно происходит от славянского «бар» — «медведь». Довольно правдоподобно — символом Берлина действительно является медведь.
Вряд ли в звуке «Берлин» много слилось для немецкого сердца — ведь Германия была единым государством со столицей в Берлине недолго: с 1871 по 1949. После Второй мировой страна оказалась снова разделена, и с 1949 по 1991 столицей ФРГ был Бонн, а столицей ГДР — Восточный Берлин. Однако дело даже не в этом: Германия — федеративное государство, и в каждой из 16 земель, объединённых в Bundesrepublik (союзную республику), очень силён местный патриотизм. Для баварца столица — в Мюнхене, а для саксонца — в Дрездене. Таким образом, в стране было и остаётся много «центров притяжения», и поэтому всё лучшее не аккумулируется в столице, как это часто бывает у нас или в России. Даже правительственные учреждения находятся как в Бонне, так и в Берлине.
История Берлина долгая и насыщена событиями, но в ХХ веке эти события отличались трагизмом. Германия затеяла и проиграла две мировые войны, прошла сквозь революции, фашизм и нацизм; была разделена — колючей проволокой, режимом и мировоззрением — на 3 части... Наверное, ни одно другое государство на континенте не терпело столько поражений, сколько Германия; однако немцы оказались удивительно прилежными учениками в извлечении уроков из своих поражений. Можно сказать, что Германия оказывалась в выигрыше от каждого своего проигрыша.
Берлин неоднократно был оккупирован врагами и заселён иммигрантами. Его занимали российские войска — в 1760 и 1813; наполеоновская армия — в 1806; советская, американская, британская и французская армии — в 1945. Правители Пруссии (столицей которой был Берлин до объединения Германии) из династии Гогенцоллернов (1440-1918) отличались религиозной и национальной терпимостью, и поэтому в Берлине находили приют те, кого притесняли в других странах: французские гугеноты, австрийские евреи. Искали здесь счастья выходцы из Польши и Богемии. Так в городе формировалась уникальная община, своеобразный религиозно-культурный конгломерат. Тем более странно, что фашистам удалось в такой космополитической среде разжечь расовую и национальную ненависть... Однако это в прошлом, и сегодня среди официальных языков Германии — цыганский язык.
Воспитание чувств
Рассказываю знакомому немцу, что в советское время чуть ли не каждый вечер мы смотрели фильм о Великой отечественной войне. Тогда в этой войне и в этом кино нам всем было абсолютно ясно, кто враг; кроме героизма и мужества, от «наших» мы не ожидали ничего иного. Для нас это была священная война; военные песни заставляли нас плакать, а фильмы и книги о войне растили нас патриотами. Миллионы героев дали нам простой и убедительный пример беззаветной любви к родине. Только в мутные 90 е началась «переоценка ценностей» — имеем теперь парадокс русского фашизма. «А у вас, — спрашиваю немца, — есть фильмы о Второй мировой, о стойкости немецких солдат?» — «Нет, — говорит, — у нас таких фильмов...»
Действительно, немцы признали войну и фашизм злодеянием, и тема героизма тут неуместна. Их официальной позицией стало чувство вины — и мне показалось, что большей опасности, чем это официально питаемое чувство вины, быть не может. Каждый знает по себе, какое это неприятное чувство. Это чувство неприятно вдвойне, когда его источник — не искреннее раскаяние и сопереживание жертвам, а школьная программа. Тут недолго и ненавистью воспылать к тому, перед кем тебя воспитывают виноватым... Пожалуй, этот урок Германия поняла слишком буквально; вот, борется теперь с проявлениями неонацизма.
Город-музей
Сегодня Берлин для человека, хоть немного знакомого с историей ХХ столетия, — город-музей прошлого века. Рим, например, остаётся музеем Римской империи, хотя любой житель Рима укажет вам: «А вот с этого балкончика выступал Муссолини». После окончания Второй мировой войны победители разделили Берлин, как и всю Германию, на оккупационные зоны, однако вскоре между вчерашними союзниками завязалась «холодная война», и Берлин стал фронтовой полосой этой жестокой войны. Германия оказалась разделена на три государства и два строя: на капиталистические ФРГ и Западный Берлин и социалистическую ГДР. Правительство ГДР обосновалось в Восточном Берлине, то есть на самой границе с «враждебным капиталистическим окружением». Какое ещё социалистическое правительство работало так близко от вооружённых сил США, Франции и Англии? А какая ещё страна имела линии метро, проходящие под территорией соседнего — в принципе, враждебного — государства?
Поначалу Берлин оставался разделён на части лишь юридически, и движение между Западной и Восточной частями было, в принципе, свободным. Однако немецкий вариант социализма пришёлся не по вкусу слишком многим берлинцам, и в 1961 году Берлинская стена преградила путь на Запад (стена также ограничила прагматиков: берлинцы предпочитали получать бесплатное образование в Восточном Берлине, а работать — в Западном или в ФРГ). Этот забор стал одним из символов эпохи «холодной войны». С железобетонной бесцеремонностью стена пролегла сквозь улицы и дома, сквозь жизни и судьбы. Возле Рейхстага есть небольшой импровизированный мемориал, посвящённый тем, кто погиб, пытаясь преодолеть эту стену. На заборе прикреплены напечатанные на принтере фото. Мужчины, женщины, люди молодые и не очень, даже дети — они пытались покинуть Восточную Германию; их убивали собственные пограничники. Дата гибели последней жертвы — 6 февраля 1989 года, то есть уже в год падения стены. По разным оценкам, при попытке бегства погибли от 125 до 1245 человек (а осуждены были 75 000 человек). Кто-то всё-таки бежал — через подкопы, проломив стену бульдозером, переплыв реку, на дельтаплане, на воздушном шаре, по бельевой верёвке между домами по разные стороны стены, — а 215 тысяч граждан и 34 тысячи политзаключённых были попросту выкуплены правительством ФРГ у правительства ГДР (за 3,5 млрд. марок).
После объединения Германии восточные земли оказались экономическими аутсайдерами; почти два десятилетия мало изменили ситуацию: уровень жизни восточных немцев всё ещё ниже, чем западных. Берлин не избежал этой участи — в стране город считается депрессивным регионом. Поэтому, в отличие от большинства европейских столиц (включая Киев) и прочих крупных городов Германии, здесь избыток недорогого жилья (нового и реконструированного). Однако при этом средняя зарплата в восточных землях в полтора раза ниже средней зарплаты в западных. Как в анекдоте: «Большие по три, но вчера».
Берлин — ещё и музей «описываемого прошлого». История Российской империи и Германии так часто переплетались, что герои наших любимых книг и фильмов, да и исторические персонажи имеют свои адреса в Берлине. Штирлиц бывал на приёмах в советском посольстве на Унтер-ден-Линден — а в скольких анекдотах о нём действие происходит именно на этом бульваре! Герой романа Пикуля «Каторга» Полынов оказался в мрачной берлинской тюрьме Моабит, «где очень высоко оценивали чистосердечное признание, не беспокоясь о том, какими способами это признание достигается от человека». В Моабите сидели лучшие люди Германии. (Интересно, есть ли там книга почётных посетителей? Например, в Лукьяновском СИЗО Киева хранят прошение Дмитрия Ульянова о свидании с матерью.) Ну, и Рейхстаг — тут и говорить нечего... В Берлине я был в январе; дождь не прекращался ни на минуту. Когда мы с коллегой вернулись с прогулки, замёрзшие и промокшие, немцы были удивлены нашим маршрутом: Унтер-ден-Линден — Рейхстаг — Моабит...
Память и памятники
В Берлине можно увидеть сочетание очень разных по своему идейному смыслу памятников, символов и достопримечательностей. Похоже, что немцы старательно запечатлевали свои и чужие достижения и ошибки. Возле Красной Ратуши восседает Карл Маркс, рядом стоит Фридрих Энгельс. Вид у них, по нашим меркам, какой-то «неканоничный» — у нас их, кажется, никогда не изображали вместе. Над этим всем возвышается берлинская телебашня, в народе именуемая «шприц» — за внешнее сходство. Есть легенда, будто эта башня должна была стать увеличенной копией Останкинской телебашни, однако Брежнев Хоннекеру этого не позволил. Неподалёку — Кафедральный собор, самый крупный протестантский храм страны (хотя внутри — чисто католическая пышность). Почему-то ожидал увидеть готическое сооружение, но собор — вполне барочный. Ещё один примечательный храм — мемориальная церковь кайзера Вильгельма на Курфюрстендам. Построенная в конце XIX века, церковь сильно пострадала от бомбардировок союзников в 1943 году. Сквозь пелену январского дождя я не сразу рассмотрел проломленный купол, заслуживший церкви прозвище «полый зуб». Церковь так и сохраняют в полуразрушенном виде — берлинцы категорически против её реконструкции. Есть в Берлине памятник, живо напомнивший мне наш уютный Киев (как бы мало общего ни имел он с имперской столицей). Это — Бранденбургские ворота на Парижской площади (оригинальное название — Ворота мира). Ворота эти действительно когда-то были воротами города (единственные сохранившиеся), но теперь они стоят в центре, рядом с Рейхстагом и офисом федерального канцлера. В годы «холодной войны» Бранденбургские ворота стали частью Берлинской стены, а в них находился пограничный пункт (блокпост). Так и наши киевские Золотые ворота теперь не въезд в город, а врата истории. Для памяти, будоражимой событиями Второй мировой войны, в Берлине тоже есть немало символов. Советским воинам посвящены три мемориала — памятник Воину-освободителю в Трептов-парке, мемориал павшим воинам в Тиргартене и памятник в Шенхольцер-хайде. В центре города — мемориал жертвам Холокоста; тысячи безымянных могильных плит просто оглушают своей немотой... Есть и памятники победам Германии, которых немцы не стыдятся, — это, прежде всего, Колонна победы на площади Большая Звезда. На вершине колонны — статуя богини победы Виктории (берлинцы зовут её Золотая Эльза), знаменующая победы над Данией в 1864 году, Австрией в 1866 и Францией в 1871. Неподалёку от Колонны — памятник прусскому генералу Роону, чьи армейские реформы послужили образцом для всей Европы.
Нетуристический город
Хотя Берлин — город не туристический, этот список можно продолжать долго. Но вот какая штука бросилась в глаза: в одном из парков, которых в Берлине множество, группа пенсионеров-инвалидов под руководством инструктора занималась восстановительной гимнастикой. Шёл дождь; старики по команде тренера медленно наклонялись, приседали, разводили руки в стороны... Закончилось занятие, старики, опираясь на свои костыли и палки, разбрелись кто куда. Один из них с трудом вскарабкался за руль припаркованного неподалёку такси (в Берлине все такси — «мерседесы»). Он вёз меня по городу, а я смотрел на него и думал, что человек — самое удивительное творение Господа, поскольку способен на прекрасные и страшные дела; может расстреливать инвалидов и слабоумных, а может терпеливо заниматься их реабилитацией; может безропотно гибнуть за свою веру, а может отрицать своего Создателя, потому что Он защищает «расово неполноценных, больных, слабых и убогих»... Я смотрел на старика за рулём «мерседеса» и понимал, что не только общество и государство задолжало своим пенсионерам, но и я уже накопил перед ними порядочный долг — долг заботы и внимания. Я смотрел на этого старика, который был удивительно похож на моего покойного деда, и слёзы душили меня, потому что теперь уже никогда я не услышу его грубых шуток и сварливых жалоб, не верну ему свой долг уважения и тепла. Ещё ни один неоплаченный долг не пёк меня таким стыдом и раскаянием...
Самолёт стремительно рванулся вверх и вперёд, и Берлин скоро утонул в дожде и тумане. Мы поднимались выше и выше, а я всё вспоминал таксиста... или своего деда? Не могу сказать, что я вернулся оттуда другим человеком, но во мне словно заново родилось, болезненно прорезалось понимание того, что любовь к ближнему — не фигура речи, а потребность моей собственной души. Я понял, что сэкономленная любовь украдена — не только у ближнего, но у меня самого, потому что я не воспользовался шансом подняться на ещё одну маленькую ступеньку к небу... Может, поэтому Берлин — не туристический город?