Ранним воскресным утром проснулась от робкого звонка в дверь. Решаю, что не буду вставать. Но снова звонок. Затем неуверенно постучали. Пришлось идти открывать, недоумевая, кто это может быть в такую рань. На пороге стояла женщина — из тех, кого сытая общественность пригвождает кратким словцом — «бомж». Признаюсь сразу — себя отношу к этой самой сытой общественности и если дам какую денежку попадающимся на глаза клошарам, то хочу скорее встречу эту забыть и ход ускорить... Единственное, чем могу оправдать себя, так это мимолётной мыслью: «Я не осуждаю, у всех свой путь...» — или другой благочестивой мантрой для собственной душевной уютности. Но взгляд почему-то всегда отвожу... Собратья этой женщины по несчастью, оказавшиеся в силу разных жизненных ходов бесприютными, и раньше прошмыгивали в наш подъезд, несмотря на коды-домофоны. Некоторые жильцы что-то подавали. А кто то бросал неизменное «Идите работать!» или «Самим бы кто подал!», с возмущением закрывая дорогие бронированные двери. Теперь вот удобно сослаться на кризис...

Так вот, этим утром наши взгляды встретились. Мой и воскресной гостьи. «Дайте, пожалуйста, что-то покушать и, если есть, ненужные вещи», — пробормотала женщина. «Да, конечно», — в свою очередь, пробормотала я. На кухне что-то наспех побросала в пакет, отдала его женщине и закрыла двери. Ну, вроде и всё, можно идти досыпать. «Я её не выгнала, чем-то даже помогла вроде», — начинаю отчего-то мысленно оправдываться.

Но утренняя визави не отпускала, да и запах от неё, кстати, не характерный «бомжацкий», а даже приятный — осенней листвы и дыма костра — задержался в коридоре. «Ясно, что ночь на свежем воздухе, с костерком — романтика...» — подумалось с какой-то ехидцей. Вспомнилось, что на прошлой неделе жильцы нашего дома возмущались очередным фальстартом отопительного сезона. Затопили вроде вовремя, но бестолковый ЖЭКовский теплотехник никак не мог «развоздушить» систему. «У меня только в ванной, кухне и спальне тёплые, а в гостиной совсем ледяные», — примерно так приветствовали друг друга жильцы. Нет, я ни в коем случае не защищаю постоянно спотыкающееся наше коммунальное ведомство, но всё же, всё же... Воспоминание о бродяжке вдруг заставило почувствовать какую-то надуманность, преувеличенность множества своих претензий к окружающей действительности. Не только в смысле получения надлежащего коммунального сервиса. Ведь и кризис нынешний выявил то, что многие из нас уже с трудом обходятся без бесчисленной одежды, услуг, предметов обихода и т. д., страсть к которым ненасыщаема, как оказалось... Как живителен на самом деле для нас этот самый кризис. (Сейчас речь не о тех, кто и до него еле сводил концы с концами.) Ведь, живя в постоянной материальной чрезмерности — степень её каждый должен почувствовать сам — можно не заметить, как внутренняя сытость, а за ней неминуемое равнодушие становятся подлинными хозяевами человека. Кому-то вдруг тот же кризис позволит увидеть наконец не только рухнувшее материальное благополучие, но и развалины собственной совести и свою душевную толстокожесть. Поможет наверняка задуматься и перестать колотиться в отупляющем потребительском угаре. Понять, наконец, что жизнь не исчерпывается бесконечным заполнением холодильника, получением чувственных удовольствий, устроением бытового благоденствия.

Издания пестрят заголовками о падении всех и вся в пропасть, дают экспертные выкладки экономистов, финансистов и прочих ворожей от экономики. Может, где падаем или уже грохнулись — встать да оглянуться? О, тогда увидим не только изменения валютных курсов, предложения о «невиданных» скидках в бутиках, рекомендации срочно вложиться в паи, ценные бумаги, иначе не успеть... И, возможно, замедлим ралли в погоне за так называемой успешностью. Об этой болезни нашего общества — как всегда, точно и искренне — написал Константин Кинчев:

Считали эталоном чужую модель,
Успешность превратив в самоцель.

Как здорово, что кто-то так неожиданно постучал в мои двери. И мы встретились этим воскресным утром. На пороге.