Апокалипсис по-голливудски

Мы благополучно пережили конец света. Мы — единственные уцелевшие на этой планете, затопленной цунами, разрушенной землетрясениями, расколотой упавшим метеоритом, уничтоженной пришельцами из космоса. Мы — последние счастливчики, те, кого не выкосил смертельный вирус, вырвавшийся из недр секретных правительственных лабораторий. Мы обладаем двумя волшебными предметами, защищающими нас от древних проклятий: в левой руке у нас пакетик с попкорном, а в правой — пульт дистанционного управления. Вот они, наши держава и скипетр. С ними мы переживём любое нашествие и любое горе.

Обесцененная смерть

С каких пор европейская цивилизация всерьёз увлеклась борьбой со смертью? В эпоху Просвещения? После мировых революций? По?сле великих войн ХХ века? Сейчас уже сложно сказать точно, но одно можно утверждать с очевидностью: на этом пути она добилась немалых успехов.

Кладбища вынесены, вытеснены на окраины мегаполисов, на местах старых могил — лоснящиеся от изобилия товаров гипермаркеты и муравейники новых кварталов. Старики умирают в стерильно белых палатах под присмотром квалифицированных врачей: нынче уходить в мир иной из собственной постели просто неприлично. «Смерти нет», — всем своим видом пытается доказать небу современный город. Мы слишком заняты, чтобы умирать. Но как отвести от себя эту опасность?

Когда-то древние люди, намереваясь одержать победу над сильным противником, будь то человек или животное, исполняли ритуальный танец, в котором разыгрывали будущую победу, или мастерили фигурку, похожую на врага, и вымещали на ней всю свою злость. Мы, люди XXI века, усовершенствовали процесс. Всё, чего мы боимся или желаем, теперь происходит не с нами, а на плоскости экрана.

Мы — не актёры в драме бытия, а только сторонние наблюдатели. Зрители. Мы пережили Армагеддон, мы своими глазами видели, как гибнут народы и континенты. Значит, теперь нам лично ничто не угрожает.

Предсказания о конце

Когда наступит конец света? Это христианский по своей сути вопрос. Потому что только христианство уверено, что мир, сотворённый Богом, не вечен. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет (Быт. 1, 3). Творение мира начинается с создания света, поэтому конец мира — конец света.

Философ или язычник вправе думать, что всё в мире возвращается на круги своя: как огонь разгорается и затухает, так и эпохи сменяют одна другую. На смену золотому веку грядёт век железный, но и это не вечно, и всё может повториться вновь. Для человека, думавшего так, земля была бесконечной, непознанной, загадочной.

Христианство, признанное государством, позволило человеку перестать обожествлять природу, стать её исследователем и покорителем. Благая весть стала распространяться от народа к народу. Века сменяли друг друга. При каждой смене времён и властей люди вздрагивали, вспоминая слова Апокалипсиса, но вскоре вновь успокаивались в бытовой суете.

В ХХ веке, когда сеть коммуникаций опоясала мир и далёкое стало близким, человечество впервые задумалось о том, насколько всё взаимосвязано и сколь хрупко равновесие.

Вторая мировая война и гонка вооружений эпохи противостояния СССР и Америки только усиливали панические настроения. Всеобщий конец мог быть очень близок. С тех пор прошло полвека, и теперь нам просто нравится кино, в котором обыгрывается конец всего сущего. Это наглядная демонстрация мощи изобразительных технологий: как правдоподобно, как страшно, как притягательно!

Кино-катастрофа

По сути, ни один из популярных фильмов, сюжеты которых крутятся вокруг конца света, не обращается к христианскому первоисточнику. Сценаристы упражняются в изобретении какой-то заковыристой причины гибели мира (комета? астероид? инопланетяне?) и сосредотачиваются на путях спасения горстки людей из самого пекла глобальной катастрофы. Ведь, по законам Голливуда, всё должно окончиться хэппи-эндом.

Кинофабрики с удовольствием заимствуют из мировой культуры всё, что так или иначе сгодится для раскрутки сюжета. Поэтому идея конца света, веками занимавшая человечество, вошла в обойму кинематографистов очень быстро. Но вчитываться в сложные образы книги Откровения Иоанна Богослова было особенно некогда — не терпелось предложить свои варианты. Так, все возможности апокалиптического кино доселе сведены в одну узкую область — это кино катастроф. Все эти «Столкновения с бездной», «Армагеддон», «Послезавтра» и им подобные строятся по очень простой схеме: герой и его верная команда спасают группу людей или всё человечество, преодолевая различные препятствия. Как в компьютерной игре.

Человек противостоит стихии. Своим упорством и настойчивостью он одолевает её и получает весь мир и поцелуй симпатичной девушки в придачу.

Спасти человечество может только оно само, вооружённое собственными умениями и технологиями. «Спасение» в данном контексте всегда означает воссоздание и продолжение той же жизни, которую человечество вело и до этого — возврат к цивилизации фастфуда и мегаполисов.

Апокалипсис в кино сегодня содержит три важнейших элемента, присутствующих и в Книге Откровения: временное торжество стихии или злых сил, приводящее к всеобщей разрухе и запустению, решающая битва и торжество «добра».

Из этой истории полностью исключено главное — Страшный Суд, ожидающий человечество. Результаты этого Суда вполне предсказуемы, поэтому так хочется отсрочить его, забыть о нём, вычеркнуть его из памяти.

О том, как относится кино катастроф к христианской традиции, можно судить по двум примерам. В картине 2004 года «Послезавтра» Америку ждёт резкое падение температуры. Ожидающая спасения группа людей находит прибежище в Национальной библиотеке и начинает сжигать все книги, чтобы согреться. Когда речь заходит о Библии, один человек протестует: «Я не верю в Бога. Но эта книга представляет собой историческую ценность, поэтому она неприкосновенна». В фильме «28 дней спустя» по недосмотру учёных люди оказываются инфицированы страшным вирусом, превращающим их в вампиров. В первых кадрах мы видим церковь, переполненную трупами, а на героя набрасывается превратившийся в чудовище священник — послание режиссёра читается более чем ясно: «Бог не смог защитить никого».

Нечисть вообще очень часто становится действующей силой апокалиптического кино: зомби, мутанты, вампиры, люди, превратившиеся в нечто ужасное, — ассортимент велик. Подсознание режиссёров и сценаристов продолжает выдавать страшные образы, за которыми отчётливо просматривается тот, кто посылает в мир всю эту негативную волну ужаса. Но наши современники и по сей день так же наивны, как и усевшиеся на скамейке на Патриарших прудах Берлиоз и поэт Бездомный в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Из «свеженького» упомянем фильм «Я — легенда» и пойдём дальше.

Вкус супермаркета

Героям, попавшим в переделку, можно только позавидовать. Допекавшая их кучей дел и проблем цивилизация исчезла, оставив в распоряжении наших гипотетических Джона и Джейн все свои достижения: автомобили с полными баками бензина, супермаркеты, ломящиеся от продовольствия... Этот момент особенно любят создатели фильмов: герой катит по огромному пустому залу тележку, безнаказанно хватая с полок всё, что душе угодно: платить всё равно не придётся.

Фильмы о конце света в определённом роде пародируют знаменитого «Робинзона Крузо», только теперь в образе необитаемого острова выступает весь мир.

Глобальная катастрофа — только фон для демонстрации навыков выживания и степени «крутизны» главного героя. Если для философов, размышляющих на эту тему, важнее, каким образом возможно сохранить для потенциального будущего главное интеллектуальное наследие человеческой цивилизации, её научные и гуманитарные архивы, то воображение художника по декорациям, напротив, находит наслаждение в разрушении знаковых памятников архитектуры и культуры (показателен эпизод с музейными ценностями в фильме «Дитя человеческое»; последнее хранилище раритетов даже названо в этом фильме «Ковчегом искусств», по аналогии с Ноевым ковчегом).

Неважно, что происходит с человечеством — поражено ли оно бесплодием («Дитя человеческое»), порабощено ли компьютерами («Матрица») или роботами («Терминатор»), главный герой всегда будет сражаться и одерживать победу за победой.

Всё время на экране будет отдано действию: погоням и перестрелкам. Кстати, самый апокалиптический по названию фильм — «Апокалипто» Мела Гибсона, — по признанию автора, так и задумывался — как одна длинная и яркая погоня. Эта картина Гибсона, на первый взгляд, выбивается из предложенного нами ряда «технологических апокалипсисов», но она заслуживает упоминания. Во-первых, из-за красноречивого названия и исторических параллелей с пожирающей себя самоё цивилизацией, во-вторых, из простой любви к Мелу Гибсону, однажды рискнувшему снять настоящее кино по Евангелию.

В целом, пейзаж и ландшафт апокалиптических фильмов сер и безрадостен — таковым ему и положено быть. Таким предстаёт мир после Апокалипсиса. Таким его видят люди, создающие игры и пишущие книги в жанре, который уже получил своё знаковое имя — постапокалиптика.

Смерть — это игра

Постапокалиптика — жанр научной фантастики, в котором действия развиваются в мире после какой либо глобальной катастрофы: войны, восстания машин или бунта искусственного разума, появления доисторических чудовищ, уничтожающих всё живое (как драконы во «Власти огня»).

Постапокалиптической называют также стилистику, несущую настроение ужаса и одиночества, использующую образы запустения, постаревшей и покинутой техники и зданий.

Идея эта свойственна не только нашему времени — она во всей красе расцвела ещё в произведениях Герберта Уэллса.

Удивительно другое: насколько востребован этот образ современной цивилизацией. В сети, например, легко найти сайты, целиком посвящённые постапокалиптической тематике, в этом же духе создана популярная серия компьютерных игр Fallout и многие другие.

Страх ядерного апокалипсиса ХХ века выродился в затянувшуюся агонию на экранах и в головах: предсказаниям о конце света вроде бы никто не верит, но стоит объявиться новому лжепророку, как находится паства, готовая внимать его предсказаниям.

Всё это говорит только об одном: страх Суда и Апокалипсиса в европейском сознании не изжит, его пытаются преодолеть с помощью символического переноса на экран и уничтожения, с помощью отрицания, с помощью утверждения, что он уже произошёл и мы от него свободны... На самом деле, все эти утверждения движимы именно им — подсознательным страхом Суда и осознанием его неизбежности.