Далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне (Пс. 54, 8).
О святых людях, оставивших мир и ушедших в пустыни, говорится, что они «убегали от мира». Думаю, что это не образный речевой оборот. Они, скорее всего, бежали так, как бегут километровую дистанцию, сдавая норматив...
Километр — самая тяжёлая дистанция. На стометровке нужен взрыв и мощное ускорение. На трёх километрах нужна выносливость и расчёт сил. Там может открыться второе дыхание. На километре же нужны и взрыв стометровки, и стайерское, длительное усилие. Те, кто убегал из мира, бежали километровую дистанцию.
Так могут бежать на перрон к отходящему поезду те, от кого собирается внезапно уехать любимый человек. Они бегут, огибая препятствия и ненароком задевая кого-то.
Точно так же, максимально напрягая силы, бегут те, кому угрожает опасность, те, за кем гонятся многочисленные и вооружённые враги. Мы все видели это в кино, и дай Бог нам не знать, что это такое на практике.
Мне кажется, именно так убегали из мира Антоний, Онуфрий, Пимен. Так ли вообще бегут в монастырь? Должно быть, так, потому что уход в монастырь — это бег за Любимым, Который хочет уехать. Это бег от врагов, которые вооружены и не знают жалости.
И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времён и полвремени (Откр. 12, 14). Пустыня Библии — это не географическое понятие. Барханы, верблюды и «белое солнце» могут отсутствовать. Главное — чтобы не было людей и их отравленной грехом цивилизации. Лесные дебри и горные утёсы — это тоже пустыня, если там живёт в молитве добровольно сбежавший из мира человек.
Даже не будучи богатыми верой, люди находят разные формы бегства от суеты. Туристы, геологи, охотники, скалолазы — все эти люди, количество которых в иные времена достигало заумных чисел, пили чай у костра из железных кружек, а кто-то из них под гитару пел, зачем они сюда забрались. Оказывалось, «за туманом и за запахом тайги».
Отсюда, с привалов и ночёвок, из-под сияющих звёзд, огни больших городов казались тусклыми. Жизнь в этих городах казалась суетливой и мелкой, а человек, глядя в опрокинутую чашу неба, ощущал себя философом и вдыхал воздух свободы.
Цивилизация кажется значительной вблизи. Она мощна, сложна, «хитросплетённа». Как у бегемота, которым Бог напугал Иова, у этого «животного» сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бёдрах у него переплетены, ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья (Иов. 40, 10-13). С таким зверем невозможно воевать. Но от него можно уйти, и это будет победой.
Дело в том, что мир не только угрожающе велик, организован, мощен. Дело в том, что он не любит пользоваться силой и предпочитает скорее пленить, обмануть, влюбить в себя, нежели ломать через колено и насиловать. Эта вавилонская блудница хочет любви, а не покорности, ищет сердца, а не уплаты налоговых сборов.
Неотразимо красивая и одновременно неистово развратная красавица смотрит с презрением на всех, кто в неё влюблён. На вершинах безумия она даже может требовать смерти за одну ночь любви с нею. Все ей желанны как жертвы, и все ей безразличны как личности. Словно древний демон из сказки, она любит вас, пока ест вас. Проглотив, она вас забывает, и глаз её выискивает новую жертву. Таковы богини разврата и кровавых жертв. Тот, кто пренебрёг её красотой, тот, кто не поддался её очарованию, для неё смертельный враг и обидчик. Такова же цивилизация. Таков «мир», если говорить о нём словами Иоанна Богослова и Исаака Сирина.
От мира нужно бежать. Для начала, его нельзя любить. Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, — не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 2, 15-16).
Господь Иисус мог смирить искусителя в пустыне сильной рукой, мог без труда победить его и подвергнуть позору. Но тогда этой победой не смогли бы воспользоваться люди. Нужно было победить так, чтобы способ борьбы мог быть усвоен всеми детьми Адама. И Христос победил именно так: на каждый соблазн отвечая цитатой из Второзакония, смиренно и сдержанно. Спаситель выбил из рук врага, один за одним, все три вида оружия: похоть плоти (сделать камни хлебом), похоть очей (прельститься красотою царств мира) и гордость житейскую (сделать чудо: броситься с высоты в надежде на ангельскую помощь).
Давид победил Голиафа и, как трофеем, пользовался его мечом. Христос победил лукавого и открыл нам его козни, и научил сопротивляться, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы (2 Кор. 2, 11).
Всё это — плоды пустынной победы. И можем ли мы усвоить эти дары, не имея опыта пустыни? Думаю, нет. Нужна, как говорил Григорий, «неподвижность глаз и языка». Нужна сознательная отстранённость от дел мира, хотя бы на малое время; отстранённость, подобная безразличию мертвеца к осеннему показу модных новинок. Так, как в стихах сказано:
Уединение. Уйди
В себя, как прадеды — в феоды.
Уединение. В груди
Ищи и находи свободу.
М. Цветаева
Выше всех те, кто жил в пустыне, не уходя из мира. Например, блаженная Ксения. В акафисте сказано, что она жила «в суете града великого, как в пустыне, молитвы Богу возносящи непрестанно». Или Василий Блаженный. Это ведь вам не Антиохия и не Палестина, чтобы всю жизнь прожить одетым лишь в набедренную повязку. Однако долгие годы промучился, синея от холода на улицах Третьего Рима «нагоходец Василий», согреваясь словами сорока Севастийских мучеников: «Люта зима, но сладок рай».
Во внутреннюю ли, или во внешнюю пустыню; навсегда ли, или время от времени, но нужно уходить, убегать, удаляться. Причём пораньше, чтоб не так, как запутавшийся барин-писатель (разумею Толстого), уйти на старости в никуда и умереть без Причастия.
Вслед уходящему завоет и заломит в отчаянии руки разукрашенная блудница-мир. Плюнь в неё, скажи «чтоб ты пропала» и уходи, ускоряя шаг.
Затем будет страшное знакомство с собой. Сам себя человек не знает, пока не окажется в полном одиночестве, в земле сухой, в земле тени смертной, по которой никто не ходил, и где не обитал человек (Иер. 2, 6). Все страсти проснутся, все мелкие змейки станут драконами. Всё, о чём даже не подозревал человек, станет явью, и горькое познание себя родит плач такой силы, что нужно будет воистину жить в пустыне, чтобы так плакать.
Уже вслед за тем, как останется далеко позади мир со своей обманчивой ложью; вслед за тем, как страх и недоумение родят слёзы и первые крохи смирения, даст почувствовать своё приближение и главный виновник всех трагедий.
Он не любит проигрывать и не умеет прощать. Ты и так плюнул в него, когда крестился. Этот плевок он тебе не простил. Крепись. Дальше говорить не о чем. Зови Иисуса, зови Его Мать, зови Предтечу. Теперь твой голос, призывающий их имена, надолго станет признаком этого места, независимо от времени года и времени суток. Такова последовательность: уйти от мира, смирить себя, именем Божиим сразиться со змеем.
Только в пустыне возможна настоящая встреча человека с самим собой, настоящий взгляд Дориана Грея на свой портрет. Пустыня красива, молящемуся человеку она вожделенна, но всё же жизнь в ней страшна.
Какие слова должны звучать в сознании, чтобы смотреть на мир, не прельщаясь? Прелюбодеи и прелюбодейцы! Не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? Итак, кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу (Иак. 4, 4).
Или, может, это: Выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому, и Я приму вас. И буду вам Отцом, и вы будете Моими сынами и дочерьми (2 Кор. 6, 17).
Конечно, не стоит бежать на вокзал за билетом. Но стоит, вместо просиживания вечера у телевизора, выйти в соседний парк, чтобы, подняв воротник и засунув руки в карманы, не спеша прогуляться, читая в уме псалмы. Возвращаясь домой, можно отказаться от лифта и подняться на свой этаж пешком. Можно лечь спать, не ужиная, и перед сном досыта почитать Исаию или Откровение. Уже засыпая, можно вспомнить о том, что патриарх Иаков спал, подложив под голову камень, а некоторые сейчас вовсе не спят, стоя на молитве. Сокрушённо вздохнув, можно уснуть. Ваш путь к пустыне начался.
