Мне хочется расплакаться, когда я смотрю балет. Не то чтобы он меня трогал до слёз, просто завидую и рву волосы на голове от отчаяния: «Я никогда ТАК не смогу. Никогда мне не изгибаться лебедем, не принимать от поклонников „Рафаэлло“ и красные розы, никогда не носить пачку, никогда не слышать аплодисменты зрителей... Эх, мамочка, что ж не отдала ты меня в балетную школу? Сейчас быть бы мне примой-балериной!»
Наверное, впору ставить диагноз истерии, потому что плакать и топать ногами мне хочется довольно часто. Когда в наушниках звучит голос моей любимой певицы, хочется запеть вместе с ней на всю страну. И не нужно мне славы и денег. Просто петь во весь голос, от всей души. Кажется, вот стоит только рот раскрыть — и из него на весь тварный мир польётся песня дивная. Но нет. Собрав волю в кулак, молчу. Колыбельная, полушёпотом, под аккомпанемент соседского телевизора, и два верных слушателя — вот моя публика, вот моя сцена, вот мои гонорары. Здесь не так, как с балетом. Мама честно отвела меня в музыкальную школу. Меня приняли — слух и голос позволяли стать юным дарованием. Только вот беда, к началу занятий у меня появились совсем другие планы, и до музыкальной школы я больше так никогда и не дошла. Вернуть бы годы...
Скрип зубов слышен, когда я вхожу в выставочный зал молодых художников страны. Из всех направлений мои любимые — все. Мне нравятся художники всех времён и народов. Ведь для того, чтобы понять картину, достаточно изучить эпоху. Этому меня обучили. Поэтому мне хочется рисовать, как Пикассо, как Моне и Мане, как Ренуар и Рафаэль. Но пока я могу рисовать только как Малевич, если смотреть на его творчество под определённым углом и забыть о том, что он рисовал что-то кроме квадрата.
А ещё на меня нападает хандра, когда я понимаю, что никогда не стоять мне со скальпелем в руках, командуя: «Щипцы... проверить пульс... мы его теряем...» Строгий, талантливый, очень привлекательный доктор в красивой зелёной шапочке и с капельками пота на лбу (от напряжения) — это я в своих фантазиях.
Пробовала писать роман — но и тут подвох. Оказалось, бумага не умеет врать. И каждый раз, когда я приступаю к написанию гениального шедевра, мои мысли материализуются на бумаге в пошлятину и анекдот.
В актёры меня не возьмут — я становлюсь пьяной от всеобщего внимания и теряю контроль над собой. Мне хочется славы, но не хочется зубрить тексты и ублажать продюсеров. Не хочется выдерживать конкурсы и драться за главную роль.
Была возможность выучить иностранные языки — собери волю в кулак, и будешь говорить на трёх языках минимум, как на родном, советском... Нет, теперь остаётся лишь слушать с завистью, как мои одногруппники щебечут с иностранцами, в то время как я вспоминаю спряжения глаголов.
Вот и думаю, гадаю, где же мой талант, который вверил мне Господь? Ведь отвечать же потом придётся. И не скажешь Ему потом: «Не виновата я, что мама на кружок не записала». Время не идёт, оно летит, как сумасшедшее. И всё чаще понимаю, что по-настоящему я делать ничего не могу. Там немножко, здесь чуть-чуть...
Талант — это не обязательно петь, танцевать, рисовать. Талант — это быть на своём месте и делать свою работу. Ту самую, которая из тебя сделает человека. Делать так хорошо, как только позволяют пальцы, руки, уши, глаза, мозги. Не филонить, не ждать перерыва, не бегать на перекуры, не жить выходными — а служить. Ближнему, людям, Богу. И главное, постоянно искать: вдруг найдёшь свой талант там, где, казалось бы, «трава не расти». Как только остановишь поиски — считай, что потерял. Ведь находить в себе таланты, заложенные Богом, — тоже талант.
Вот и хожу по миру, ищу. То в себя загляну, то к соседу, то в «чужой монастырь». Успеть бы найти дотемна.