Листая Честертона
Когда-то Иосиф Бродский в своей нобелевской лекции высказал интересную мысль, что среди наиболее тяжких преступлений по отношению к литературе он назвал бы не цензуру и даже не предание книг огню, а их не-чтение.
Опыт чтения хорошей литературы воспитывает эстетический вкус и формирует мировоззрение. «Отрок» в который раз предлагает задуматься над тем, что и как мы читаем и чем рискуем, когда отказываемся от встречи с литературой.
Долгое время я воздерживался от посещения букинистических магазинов. По разным причинам: от банальной лени до брезгливого нежелания копаться в чужих вещах. Кроме того, значительную часть интересующей меня литературы я давно уже читаю в электронном виде... Но недавно — свершилось! Неторопливо бродя между заставленными стеллажами, я вдыхал пыльный запах векового литературного процесса и спрашивал себя: чего книгоманской душе для счастья не хватает? Когда я назвал продавцу несколько дорогих моему читательскому сердцу имён: Льюис, Честертон, Хейердал... — через минуту передо мной уже лежала приличная стопка. Пролистал. Отобрал. Купил! Домой нёс покупки с тем же чувством, с каким школьник несёт сладко пахнущий пакет с шоколадными гостинцами. Ещё бы, мне удалось отыскать несколько очень редких — на мой взгляд — произведений, ещё не обретших вторую жизнь в оцифрованном виде. По крайней мере, найти их ранее во всемирной паутине мне не удавалось.
Начать умственную трапезу решил со сборника эссе Г. К. Честертона и чашки крепкого чая по-английски, с молоком. Честертоновские романы, религиозные трактаты и детективные рассказы великолепны, но его эссе мне особенно близки — это концентрированная мысль, плод долгих раздумий, она изложена ёмко, образно и словно специально создана для передачи накопленной мудрости от одного ума другому. И всё это изрядно приправлено добротным юмором.
Чтобы читатель поверил рассказчику, стоило бы привести цитату... Но как её выбрать из многих сотен? Полистав, нашёл вполне современную мысль — словно и не прошло более ста лет с момента её рождения: «...Форменным проклятием нашего времени являются прежде всего затасканные и избитые псевдонаучные истины. Научные факты сплошь и рядом подмениваются высокопарным и пустопорожним псевдонаучным языком, в котором принято находить оправдание самым глупым и злонамеренным поступкам. Непотребные и напыщенные рассуждения о физиологических отправлениях организма воспринимаются подчас как откровения, достойные всяческого внимания и поощрения... Научная болезнь сочетается в наше время с крайней мнительностью и беспросветным одиночеством человека. В отличие от Диогена, уединившегося в бочке, или святого Иеремии, укрывшегося от людей в пещере, современный отшельник прячется от мира в собственном желудке; он почитает за благо отсиживаться у себя в животе, словно в погребе, причём в пустом погребе» («Об извращении истины»).
В общем, я не просто наслаждался чтением как таковым: я жадно впитывал выводы, обобщения, параллели, факты, закономерности, подмеченные пытливым умом автора и прошедшие через горнило его мировосприятия и житейского опыта. Так, должно быть, радовались всякой полезной находке заброшенные в пустынную глухомань колонисты или выброшенные на безлюдные острова робинзоны, предвкушая пользу от обретённого топора, огнива или ружья. Конечно, каждый из нас имеет определённый багаж знаний, опыта, сложившихся мнений и точек зрения. Но в случае знакомства с хорошей книгой ценная информация даётся даром, без необходимости самому расшибать лоб или проводить долгие вечера в напряжённых размышлениях. Бери, усваивай, применяй. Иной раз ловишь себя на том, что и вопроса-то такого у тебя пока что не возникало, а уж автор поставил его перед собой и изложил своё видение. Знай себе, читай да заполняй пустующие ячейки мысленной картотеки. Совершенно другой коэффициент полезного действия.
И вдруг вспомнился прочитанный в отрочестве фантастический рассказ о том, как научные достижения недалёкого будущего позволили людям извлекать и консервировать сознание умирающего человека, а затем добавлять (или, лучше сказать, подсаживать) его в мозг любого, кто желает «добавочной» информации. В итоге старшеклассник, подсадивший себе сознание умершего профессора, усваивает весь жизненный опыт и эрудицию убелённого сединами старца. И поскольку личность, воля и самосознание умершего «донора» не уничтожаются при такой пересадке, то реципиент вдобавок получает мудрого невидимого собеседника, эдакого «второго пилота»: голова одна, а личности две. Фантастика? Безусловно.
Но ведь чтение — это тоже способ установить связь с ныне здравствующим или давно почившим собеседником, перенять и усвоить написанное им. Кто-то кропотливо изучает историю при дрожащем свете лучины, кто-то формулирует законы механики, подставляя голову под удары падающих яблок, кто-то расшифровывает полуистлевшие манускрипты — и всё это может стать частью тебя самого, стоит лишь захотеть и пробежать глазами по печатным строчкам. Кому-то может и целой жизни не хватить, чтобы дорасти до трезвого признания: «Любая мода — форма безумия. Христианство потому и немодно, что оно здраво» (Г. К. Честертон). Или чтобы самостоятельно осознать: «Есть только два вида людей — те, кто говорит Богу: „Да будет воля Твоя“, и те, кому Бог говорит: „Да будет твоя воля“» (К. С. Льюис). Даже как-то неловко становится от того, что слишком легко даются приобретаемые сокровища. И жаль людей, не имеющих тяги и вкуса к чтению: они проживают только одну, свою жизнь, со своими лишь взлётами и падениями. А ты будто впитываешь — по мере способностей — информационный концентрат вековой базы данных.
Но я также вспомнил и печальное окончание вышеупомянутого фантастического рассказа, которое сразу поставило под сомнение мой читательский оптимизм. Ведь если происходит встреча двух личностей, двух жизненных позиций, двух авторитетов, то кто-то может оказаться сильнее. Герой вышеупомянутого рассказа, «подсадивший» себе сознание решительного и амбициозного человека, в конечном итоге проиграл в схватке двух воль и покорно занял место бесправного «второго пилота», утратив контроль над собственным телом.
И при чтении книг такой риск не исключён. Те, кто был пленён безумными идеями всеобщей свободы, равенства и братства, «изначальной непорочности человека», «классовой борьбы и диктатуры пролетариата», залили целые страны кровью революций. Те, кто был одурманен идеями «сверхчеловечества», «воли к власти», «естественного отбора», «расового превосходства», очень быстро распространили принцип естественного отбора в природе на социальные и межнациональные отношения, а затем вполне последовательно перешли и к волевым действиям, устроив страшнейшую бойню ХХ века. Соблазнённые идеей «сексуальной терпимости» сковывают целые поколения тягчайшими цепями противоестественных зависимостей и страстей. И сам автор «великой» идеи зачастую тоже оказывается сломленным и раздавленным своим же творением — вспомним хотя бы надрывные и трагически окончившиеся попытки Льва Толстого согласовать свой образ жизни с тем самодельным религиозным учением, которое он создал, с безумной самонадеянностью вычёркивая всё «лишнее» из Евангелия.
Но именно Евангелие было и остаётся ярчайшим маяком для тех, кто ищет истину в полумраке религиозно-философских исканий. Видят его свет и доверяют при этом своим глазам далеко не все. Однако даже для христиан сохраняется опасность ложной трактовки евангельских слов, ведь церковная история очень напоминает фронтовые сводки о боях с постоянно возникающими ересями. И в этих нелёгких сражениях православные находятся в более выгодном положении по сравнению, скажем, с протестантами, поскольку мы можем сверять наши собственные домыслы с творениями святых, составляющими Предание Церкви.
А как же быть с остальными сферами разумной деятельности человека: от общественно-политической до нравственной и эстетической? Как не заблудиться в многообразии идеологий, мод, учений и интеллектуальных поветрий? Как ни парадоксально это может звучать, но, чтобы уменьшить риск от чтения, стоит читать больше и — больше читать лучших! Как и следовало ожидать, Честертон до этого додумался раньше меня: «Главная польза от чтения великих писателей не имеет отношения к литературе, она не связана ни с великолепием стиля, ни даже с воспитанием наших чувств. Читать хорошие книги полезно потому, что они не дают нам стать „истинно современными людьми“. Становясь „современными“, мы приковываем себя к последнему предрассудку; так, потратив последние деньги на модную шляпу, мы обрекаем себя на старомодность. Дорога столетий усеяна трупами „истинно современных людей“. А литература — вечная, классическая литература — непрерывно напоминает нам о немодных истинах, уравновешивающих те новые взгляды, которым мы могли бы поддаться».
Действительно, чтобы уберечься от информационного пленения, нужно вырабатывать информационный, вкусовой и мировоззренческий иммунитет. Знакомство с многообразием тех идей, что уже были под луной, поможет избежать односторонности, даст возможность сравнения и выбора: «Еретик тот, кто любит свою истину больше, чем Истину. Он предпочитает полуправду, которую отыскал сам, правде, которую отыскали люди, он ни за что не хочет понять, что его драгоценный парадокс связан с дюжинами общих мест и только все они, вместе, составляют мудрость мира... Все думают, что они открыли что-то новое. На самом же деле нова не сама идея, а полное отсутствие других, уравновешивающих её идей... Не надо думать, что та или иная мысль не приходила великим в голову: она приходила, и находила там много лучших мыслей, готовых выбить из неё дурь».
Так, неумеренным поборникам демократии можно сделать трезвое замечание: «Демократия означает правление необразованных, аристократия — правление плохо образованных». И наоборот, тем, кто одержим идеей монархии до такой степени, что идеализирует и даже «канонизирует» эту форму государственного устройства, неплохо было бы напомнить слова К. С. Льюиса: «Я не думаю, что Бог создал демократическим мир. Он поставил родителей над ребёнком, мужа — над женой, учёного — над невеждой, человека — над животным. Если бы человек не пал, патриархальное единовластие было бы и впрямь лучше всего. Но мы грешны, и поэтому ...„всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно“. Лекарство от этого одно — не допускать абсолютной власти, заменяя её фикцией равенства».
Совершенно иной могла бы стать история ХХ века, если бы в его первые десятилетия тогдашние газетчики несли в массы противоядие: «Всякий знает, что Ницше проповедовал учение, которое и сам он, и все его последователи считали истинным переворотом. Он утверждал, что привычная мораль альтруизма выдумана слабыми, чтобы помешать сильным взять над ними власть....Но откройте последний акт „Ричарда III“, и вы найдёте не только всё ницшеанство — вы найдёте и самые термины Ницше. Ричард-горбун говорит вельможам:
Что совесть? Измышленье слабых духом,
Чтоб сильных обуздать и обессилить.
Шекспир не только додумался до ницшеанского права сильных — он знал ему цену и место. А место ему — в устах полоумного калеки накануне поражения. Ненавидеть слабых может только угрюмый, тщеславный и очень больной человек — такой, как Ричард или Ницше».
Сейчас мы все с болью наблюдаем, как наше общество заражено вирусом ненависти, как люди, ещё совсем недавно мирно жившие бок о бок в нашей стране, легко подхватили этот вирус. Но как бы хотелось, чтобы в конце концов мы «пришли в себя», как блудный сын из евангельской притчи. Ведь, как справедливо напоминает уже многократно цитированный мной Г. К. Честертон, «Библия учит нас любить ближних, она также учит нас любить врагов; может быть, потому, что это обычно одни и те же люди»!