Рассказывали, что проживал некогда в одном большом монастыре архимандрит Пахомий. Народ его любил за доброту, а братия недолюбливала. И за глаза называла любостяжателем. А то и вовсе — «жадным монахом». И вправду — рясы у него непростые, машина крутая. Да и в келье «полный фарш»: обилие книг, икон, всяких сувениров и прочих даров от небедных прихожан.

Братия монастыря, особенно новоначальные, подобной роскошью нередко соблазнялись. Как-то не укладывались на подобное имущество поучения древних пустынножителей-аскетов. Особенно сокрушался о «заблудшем брате» отец Герасим:

— Ну куда такое годится? Не по-монашески это!

Сам Герасим был в быту строг. Келья его поражала своей простотой и бедностью. И от духовных чад своих требовал подобного, частенько намекая на близость последних времен. Как-то раз даже возглавил делегацию к настоятелю обители. Мол, не хотим жить рядом с Пахомием.

Настоятель лишь руками развел: «А что я с ним поделать могу? Да и паломники в нем души не чают». И, напомнив братии о братолюбии и терпении, посоветовал усерднее молиться о Пахомии.

Впрочем, на самом деле отец Пахомий жадным не был. Охотно, хотя и с рассуждением, делился своим имуществом. «Да он так всех подобными себе сделает!» — не унимался отец Герасим. И молился об избавлении от напасти. Но боль сердечная не утихала. Он даже в отпуск съездил на две недели, «чтоб глаза этого не видели»…

Бог внял его молитвам — пришло монастырю избавление от Пахомия! Получил он назначение настоятелем небольшой обители. Вызвал отца Пахомия настоятель и говорит:

— Вот, батюшка, указ из Епархии пришел. Владыка благословил тебе возглавить возрождаемый Свято-Никольский монастырь. Ты собирайся потихоньку, хотя особо не затягивай. Начальство, сам знаешь, сердить не стоит. Так что — с повышением тебя. Возьми двух послушников — пусть помогут тебе имущество твое упаковать, погрузить. Путь неблизкий, но грузовик тебе выделим. В твою-то машину все не влезет. И, это… ты прости меня, грешного, если что не так. И за братию всю прошу — прости! Осуждали ведь тебя порой…

Только вышел от настоятеля отец Пахомий, а следом уж Герасим стучится.

— Что, уезжает Пахомий? Я, отец, тебе честно скажу — и слава Богу!

— Ты за этим, что ли, притопал? Может, помочь собраться хочешь?

— Да мне к этому барахлу даже прикасаться противно… Нет, конечно, не за этим. Я вот по вопросу. Отче, благослови меня уехать на деньков пять?

— Вот те на! Это с какой такой радости? Ты ж только из отпуска.

— Так в том-то и дело. Гостил у своего семинарского друга, отца Василия. И четки свои у него в храме забыл. Жаль будет, если пропадут.

— Ты что, головой в дороге повредился? На вот тебе мои четки, и молись себе на здоровье.

— Те четки — особенные. Мне их когда-то приснопамятный схиархимандрит Иоиль благословил! Вот уж был старец подвижник! Эти четочки, знаешь ли…

— Я заслуг старца Иоиля не умаляю, сам знаешь, — перебил его настоятель. — Ну как я тебя отпущу? Тебя ж и в богослужебный график, и на послушания кругом после отпуска поставили! Ладно, придумаем что-нибудь с благочинным. Вот уж головная мне боль от вас — не один, так другой чудотворит…

Позвал благочинного. Целых два часа с ним мудрили, как отца Герасима везде подменить. Только отдохнуть настоятель надумал, тут опять отец Пахомий пожаловал. Стоит на пороге, за спиной рюкзак, у ног дорожная сумка:

— Вот, отче, с тобой попрощаться зашел. С братией уже попрощался, вечером на поезд до Красноугольска.

— А вещи твои???

— Все свое ношу с собой, — улыбнулся Пахомий, — а остальное я уж и раздал. Книги — в монастырскую библиотеку определил. Рясы — братии, а остальное — в рухлядную. Иконы — что братии, что чадам духовным. В общем, разберутся…

— Машину-то как?

— Да вот… Проблема… Ну зачем она мне там нужна, такая красивая? А надо будет — Бог пошлет, как и эту послал. Как, впрочем, и все остальное. Переоформить ее, конечно, прямо сейчас не получится. Да вон у отца Никифора на нее доверенность есть, пусть и ездит. Ты это, благословишь ему меня на вокзал отвезти? А то у меня и рюкзак, и сумка. А автобусы плохо ходят — как бы на поезд не опоздать…

— Благословляю.

— А машину — ты не переживай, не заржавеет! — продолжил Пахомий, — приеду вот к вам погостить и переоформлю. Хочешь на тебя, хочешь — на монастырь…

— На отца Герасима, — попытался пошутить настоятель, — ему в последнее время вечно куда-то ехать надо…

— Да хоть на Герасима! Отчего нет? Водит он вроде неплохо… А! Вот еще что! Просьба у меня к тебе, если возможно… Келью-то я освобождаю. Она теплая, без сквозняков. А отец Варсонофий хворый совсем, простужается часто. Подумай, может переселишь его в мою?

— Подумаю…

Почему-то отцу настоятелю захотелось плакать. Но он сдержался, чтобы не смутить Пахомия. Только поклонились они друг другу в ноги, обнялись, как родные братья. И простились.

По дороге на вокзал сидевший за рулем отец Никифор все же спросил отца Пахомия:

— Батюшка, но ведь все вещи, что вы раздали, вам духовные чада от чистого сердца дарили. Любят они вас — вот и дарят на молитвенную память. Не жаль с памятью этой расставаться?

— А я ничего хорошего не забыл! Ведь каждый их дар — как жертва Богу. Именно потому, что от сердца. Вот и мое сердце благодетелей моих не забудет. Никогда. Никого. Помнишь, когда меня в иеромонахи рукоположили, мне Анютка, младшая дочка Степана Ильича, пупса подарила? А я взял, — она ведь свою самую любимую игрушку пожертвовала! И не поверишь — я его сохранил. Вот только неделю назад с ним расстался.

— И куда же дели? Ведь «подарок не отдарок»! — рассмеялся Никифор.

— Анюткиной дочке отдарил, — улыбнулся отец Пахомий, — Анютка даже прослезилась в умилении, когда своего пупса увидала…

Отец Никифор почему-то долго не мог уехать с вокзала. Стоял и смотрел вслед увозящему Пахомия поезду, пока огоньки не растворились в темноте.

P.S. А за четками отец Герасим так и не поехал. Передумал.