Отрок.ua

This page can found at: https://otrok-ua.ru/sections/art/show/zhizn_v_lekarstvennom_ehkvivalente.html

Жизнь в лекарственном эквиваленте

М. В.

Будто с высокой вышки ты должен прыгнуть в тёмную воду... Что чувствует тот, кто просит, пока мы размышляем, оказать ли помощь?

...Сознание защищается. Врач говорит сухо, надавливая на отдельные слова: «неизлечимая болезнь», «инвалидность», «дорогостоящее лечение», «прогноз делать трудно». Смотрю на него, слушаю, а смысл сказанного остаётся словно за глухой стеной. Не получается понять, что всё это — о моём сыне, таком взрослом и одновременно таком беспомощном.

И сын не сразу всё понял. Мне кажется, он и сейчас не очень осознаёт. Десять лет назад, будучи до этого совершенно здоровым, он стал инвалидом 2-й группы. А теперь новая беда...

***

В стационаре врач нам досталась молодая и активная. Но лечение назначила традиционное — болезнь, по её словам, не предполагает разнообразия подходов и методов. Только самое необходимое: незачем тратить лишние деньги. Пять тысяч гривен на лекарства в месяц — это по минимуму. Как раз столько на тот момент составлял доход нашей семьи: мой заработок да пенсия сына по инвалидности...

Обязательным условием достижения ремиссии была диета, при которой большинство обычных продуктов нельзя, а основу составляют животные белки. Мясо должно быть диетическим и стать постоянным продуктом в рационе сына. Можно ещё икру лососевую или осетровую. Но не много. Горькая ирония: такие рекомендации для нас — из запредельного.

Чтобы купить лекарства, на первое время вскрыла все «внутренние резервы». Хватило на две недели. Попросила несколько тысяч в долг, рассчитав, сколько и как смогу отдавать. А дальше что?

Родни у нас, можно сказать, нет. А та, что есть, помогать не может и не хочет. Сбережений тоже никаких: после десяти лет сыновней инвалидности. И до этого мы были в социально уязвимой категории населения, теперь же жизнь сына зависела от денег напрямую.

Было понятно: нужно зарабатывать и на лекарства, и на жизнь, но — как? Я привыкла работать много, всегда тянула несколько проектов, и не только из-за денег: я люблю свою работу. Активизировала поиск вариантов, стала соглашаться на почти любые приработки. Насколько хватало сил. А сил оказалось маловато: и возраст уже немолодой, и здоровье не очень.

Как-то после вечерней службы подошла ко мне приятельница и сунула что-то в руку со словами: «Прости, больше не могу, но хоть что-то». Оказалось 300 гривен. Я была смущена и глубоко тронута: ведь этого хватало на два дня лекарств.

А дальше картинка жизни ещё раз принципиально изменилась. Настоятель нашего храма благословил: «Просите!». Наверное, у меня на лице было столько растерянности, стыда и страха, что он посоветовал переступить через свою гордыню. И объявил в храме сбор помощи болящему прихожанину. У нас это обычное дело: часто собирают то на операцию кому-то, то на лечение. Предложили дать объявление с просьбой о помощи в епархиальной газете и на православном сайте. Колебалась, стыдилась огласки, но согласилась.

И началось время потрясений. Знакомые, а чаще совершенно неизвестные люди перечисляли деньги на карточку. По 100–200 гривен, часто 50 или 70, а иногда 500 или даже 1000. Чьи имена удавалось узнать, записывала в помянник. Я и сейчас подаю его на каждую Литургию или молебен о здравии.

Ситуации возникали удивительные. Коллега, живущая под обстрелами на Востоке Украины, перечислила 1000 гривен, хотя сама в больших трудностях. Другой коллега позвонил: «Выйди к подъезду, разговор есть». А вместо слов — конверт с деньгами. Или иду по центральной улице возле собора, навстречу женщина — явно только оттуда. Я её не знаю, но от возникшей общности кланяюсь. А она называет меня по имени, останавливает, достаёт крошечный кошелёчек, а из него 50 гривен и говорит: «Чтобы на карточку вам не перечислять, лучше сразу в руки отдам». Стою, слёзы на глазах, и вся сжимаюсь. И сказать ничего толком не могу, кроме «Спаси Господь!». Она пошла своей дорогой, а я не сразу сообразила, куда иду. Имени этой женщины до сих пор не знаю...

Отношение к людям во мне как-то сдвинулось в глубину. Чувство бесконечной благодарности заполняло до краёв и буквально лилось из сердца. Я и раньше хорошо воспринимала людей. Теперь же было ещё физически ощущаемое понимание своего долга перед ними, причём перед всеми сразу. Потому что они — такие. А я?! Какая я?..

***

Но это было время, когда по-настоящему просить я ещё не научилась. Через три месяца помощь прекратилась, а состояние сына ухудшилось. Врач подключила гормоны, которые сразу дали побочные эффекты. Тратить на лечение стали ещё больше, но результата не было. Сын таял на глазах.

Тогда же мне предложили работу ещё в одном проекте, и я смогла зарабатывать на лекарства. Старалась очень. Появилось чувство, что вот, могу сама справиться, помощь больше не нужна. Но ситуация изменилась в один момент, когда на относительно постоянной работе мне отказали в зарплате, сочтя работу в дополнительном проекте конкуренцией. В итоге я осталась опять с пятью тысячами дохода на семью, это ещё если получится их заработать.

И тут мы попадаем на приём к врачу, каких принято называть «светилами». Назначениям и рекомендациям этого доктора веришь безоговорочно. Врач не испугалась комплекта болезней моего сына и его тяжёлого состояния, расписала подробнейшим образом новое лечение, заверила в эффективности и сказала: «Действуйте!».

То, что до этого лечили методом полумер, я поняла и без её разъяснений: слишком отличались новые назначения и по количеству, и по составу. Но подсчитала приблизительную стоимость лечения в месяц — 15 тысяч гривен. И так как минимум год: чтобы можно было надеяться на положительный сдвиг.

Смотрела на список препаратов и понимала, что купить это не могу. Потому что нужно принимать всё сразу, давить болезнь «тяжёлой артиллерией». И опять был разговор с батюшкой. Он посмотрел список и дал денег на самый дорогостоящий препарат. А ещё снова благословил просить...

Одна подруга как-то поинтересовалась: «Что ты будешь делать, когда закончатся люди, которые могут дать тебе деньги?». Что я могла ответить?! Что уповаю на Божию милость, на то, что Господь не оставит? Что если нам действительно нужна помощь, верю, она обязательно придёт? Человеку, далёкому от Церкви, такое трудно объяснить.

***

Деньги теперь я воспринимаю в сугубо лекарственном эквиваленте. Стоимость вещей и продуктов сопоставляю с ценой таблеток и капсул. Любое приобретение — праздник. Новые носки — ура! Юбка из «секонда» — ну просто замечательно. Впрочем, чувство вины за любую покупку стало тоже привычным. И сколько ни убеждай себя, что стиральный порошок или туфли — необходимость, в сравнении с лекарствами они становятся непозволительной роскошью.

Тем не менее, находить 15 тысяч гривен на таблетки ежемесячно невероятно сложно. А лечение нельзя прерывать ни на день: в этом постоянстве надежда на результат. И я решилась обращаться непосредственно к своим знакомым.

С парашютом никогда не прыгала, с вышки в воду тоже. Но, думаю, каждому моему звонку или сообщению с просьбой о помощи предшествует очень похожее состояние. Страх и нерешительность — лишь поверхность бездны самых разных чувств. И стыдно, и неловко... Да просто невозможно это сделать! Но смотрю на сына, опухшего от лекарств, замученного симптомами, и решаюсь.

За два года с тех пор, как это всё началось, я изменилась в каких-то основополагающих пластах своей личности. Доверие к Богу стало естественным состоянием, а упование на Него — каждодневной сутью жизни. Хотя об этом страшно писать. Даже думать об этом могу только глубоко из себя и внутрь. Понимаю, что дальше может быть всякое. Болезнь тяжёлая и неизлечимая. Да и сил у меня немного.

Хотя год интенсивного лечения дал результат: сейчас сын чувствует себя лучше. Это ещё не ремиссия, но уже и не так страшно. Лечимся дальше и надеемся.

Нам помогает много людей. И каждая такая помощь — особая история о человеческой близости, о доброте, отзывчивости, сострадании. Одно время опасалась, что привычка просить у меня приживётся. Но каждый раз стучаться в сердца всё труднее, а стыда всё больше. Кажется, что те, кто уже помог, теперь думают, что опять буду их беспокоить. При встрече, несмотря на радость и благодарность, чувствую неловкость и натянутость с их стороны. Возможно, это только моя мнительность, но всё же...

Я молюсь, чтобы Господь дал возможность зарабатывать эти деньги самостоятельно, и надеюсь, что так и будет. Но сейчас не вижу никакой принципиальной разницы между собой и теми, кто просит милостыню на улице. С оборванными людьми у храма, с просящими в переходах, у магазинов и в метро, у меня родственная общность. Мы просим — нам подают. И наша жизнь в буквальном смысле слова зависит от сострадания ближнего, отзывчивости людей и их милосердия.

Ранее опубликовано: № 2 (83) Дата публикации на сайте: 20 Сентябрь 2017