«Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы снова течь. Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего, не насытится око зрением, не наполнится ухо слышанием...»
(Книга Екклесиаста, глава 1, ст. 7–8)
Удачное путешествие — хорошо спланированное путешествие — уверена моя близкая подруга, которая с немецкой педантичностью за полгода до выезда разрабатывает каждый предстоящий маршрут. Я не умею и не люблю планировать жизнь на годы вперёд. Но даже и моя хроническая хаотичность — ничто в сравнении с той импровизацией, в которую вылилось однажды путешествие в Бельгию.
Мой любимый муж — старший механик торгового флота. Из пятнадцати лет совместной жизни около семи я прождала его на берегу. Много раз он просил меня приехать к нему на судно, чтобы вместе «бороздить просторы» морей и океанов. И вот удобный случай представился.
Судно мужа прибывало в Антверпен — порт, один из крупнейших в Европе, и должно было простоять там три-четыре дня. Во-первых, у мужа день рождения, а он уже третий месяц вне дома. А во-вторых, в Антверпене родился и творил мой любимый Рубенс, увидеть полотна которого казалось мне очень заманчивым.
До прибытия судна в порт оставалась неделя. Мне предстояло подтянуть «хвосты» по работе, открыть визу, купить авиабилеты, мужу — подарок, себе — новое платье, благословиться и — в путь. Но когда на следующий день я свалилась с высокой температурой и острым бронхитом, стало ясно: никто никуда не едет.
В отличие от меня наш духовник в тандеме с моим мужем были настроены оптимистично: мол, ничего, всё будет хорошо, ехать надо. Тогда осипшим от кашля голосом я позвонила лучшей подруге в надежде, что хоть она меня поймёт и скажет «сиди дома и лечись». Но уже через час Наташа стащила меня с постели, запихнула в машину, и я поняла: никто меня не пожалеет, придётся лететь.
Мы забронировали авиабилеты и подали документы на визу. Всю дорогу я ныла, что не гожусь на роль декабристки, что мне плохо и больше всего на свете я хочу спать. А ещё тихо надеялась, что за три дня визу не откроют, и потому, когда в посольстве распечатала конверт с документами и увидела в паспорте «мультик», тихо заплакала. Последняя надежда на спасение рухнула.
С высокой температурой и лающим кашлем, на который настороженно оборачивались прохожие (а то был тот самый год, когда велась рьяная борьба с очередным «свиным гриппом», люди ходили в масках и боялись каждого чиха), я поднялась на борт самолёта. «Терпи, не кашляй, не то высадят», — по-отечески наставлял меня Василий Фёдорович, капитан, с которым мы вместе летели в Антверпен на судно, где работал мой муж. Я набрала в лёгкие побольше воздуха и уткнулась в иллюминатор. Самолёт плавно набирал высоту, унося меня навстречу приключениям.
***
Приключения не заставили себя ждать. В брюссельском аэропорту, вместо того чтобы спокойно пройти паспортный контроль со всеми пассажирами, я зачем-то увязалась за капитаном. Моряки — народ особый. Это такие «граждане мира» со своим специальным документом, паспортом моряка, и даже контроль они проходят отдельно.
«Это кто?» — строго кивнул в мою сторону дяденька в форме. «Это? Жена нашего стармеха», — кисло улыбнулся кэп, и я поняла, что зря-таки пошла с ним к стойке. «А документы где, подтверждающие, что жена?» — не унимался офицер. Фёдорыч улыбнулся ещё кислее. Свидетельства о браке у меня, понятное дело, с собой не было...
В небольшой комнатке, ожидая своей участи, уже сидели два крепких парня африканской наружности. Когда офицер закрыл за мной стеклянную дверь, я принялась звонить мужу и, чуть не плача, рассказала о своих злоключениях. Он как мог успокаивал: мол, обычная проверка документов.
Когда минут через сорок меня отпустили, Фёдорыч уже ждал на выходе с моим багажом и ещё одним моряком — коком, прилетевшим из Болгарии. Кока звали Миро, он хорошо говорил по-русски и, как выяснилось позже, прекрасно готовил. Мы как-то сразу подружились. Что называется, к кухне поближе, от начальства подальше...
Брюссель мелькнул и исчез за окном автомобиля. Так же пролетел и Антверпен, и мы очутились в громадном, растянувшемся на десятки километров порту. Тут и там слаженно работали огромные краны. Одни суда разгружались, другие загружались. Наш «Painpol» уже принял новый груз и ждал выхода в море.
У трапа встретил старпом. «Простите, а где стармех Григорьев?» — растерянно спросила я. — «Спит». — «Как спит?» — не поверила я своим ушам, ожидая увидеть мужа у трапа с букетом цветов. — «Отстоял ночную вахту и спит. Пойдёмте, я вас проведу в каюту».
Судно было специализированное — тяжеловес — и напоминало большую баржу, гружённую экскаваторами, контейнерами и всякими металлическими конструкциями. На носу возвышалась шестипалубная надстройка: здесь жил экипаж. Старший комсостав имел отдельные каюты и право взять с собой на время рейса жену. Такие случаи — скорее исключения, чем правило, и мне ещё предстояло доказать, что женщина на корабле — не такая уж плохая примета.
Муж счастливо улыбнулся во сне, когда я провела рукой по его волосам. «Прости, я работал всю ночь», — протянул он на одном зевке, не открывая глаз, и мой длинный монолог о мужской неблагодарности и женской жертвенности закончился, не начавшись. Оставив мужа досыпать, я взяла свой спецпаёк и пошла искать камбуз*.
* Камбуз — кухня на судне.
К встрече с украинскими моряками я подготовилась как следует: купила на рынке кусок лучшего сала, кило чеснока и несколько буханок украинского хлеба. (Остаётся загадкой, как это «богатство» проглядели бельгийские таможенники.) Камбуз нашла по запаху. Миро уже вовсю колдовал над обедом, напевая что-то на своём болгарском языке. «Ты умеешь готовить борщ?» — озадачила я его с порога. «Да, конечно, я всё умею», — улыбнулся в ответ повар. На поверку оказалось, что болгарский суп несколько отличается от нашего борща, и мне впервые в жизни предстояло давать мастер-класс на камбузе.
Когда через час на столе рядом с ароматным борщом ребята увидели салко с чесноком и чёрным хлебом, умилились даже самые стойкие. А мне так понравилось готовить на камбузе, что я стала постоянной помощницей Миро. Взамен в качестве сухпайка мне перепадали всякие вкусности.
***
Муж всё время пропадал в ЦПУ*, а я в свободное от камбуза время изучала судно. Фёдорыч лично показал мне свои владения и провёл полный инструктаж по пользованию спасательной шлюпкой. Я с интересом смотрела и слушала. Так пролетел первый день на судне. Оставалось ещё два.
* ЦПУ — центральный пульт управления.
Антверпенская галерея манила и ждала, но Фёдорыч упорно не отпускал мужа в увольнительную. Тогда муж предложил отправить со мной в город своего помощника — второго механика. Ну, всё же не одна... В назначенное время я постучала в дверь каюты второго механика Алексея. Оттуда послышался шум воды и просьба немного подождать. Когда через сорок (!) минут отмытый до блеска Алексей, благоухающий уже не машинным маслом, а хорошим парфюмом, радостно показался в коридоре, последний автобус из порта в город скрылся за поворотом.
«Не расстраивайся, — утешал меня за ужином кэп. — В следующий раз обязательно посмотришь. А махнём с нами через Бискай? Испания, Франция... Это, пожалуй, поинтереснее твоего Рубенса будет». Перспектива звучала заманчиво. Но... «Спасибо, мне домой пора. Я ещё на больничном, послезавтра к врачу. У меня работа и билеты на завтрашний дневной рейс из Брюсселя».
Утром при полном параде я спустилась в кают-компанию на прощальный завтрак. Фёдорыч начал издалека: мол, куда такая нарядная собралась? «Улетаю, пришла попрощаться...» — «Надежда, ты, это... Не переживай. Мы тут с Валерием твоим посоветовались и решили: ты идёшь с нами в рейс. Ты ж мечтала увидеть океан? Вот и случай подвернулся. Тем более что билет твой мы уже сдали». Затянувшуюся паузу заполнил Миро чашкой свежезаваренного кофе со сливками. «Борщи будем варить», — улыбнулся кок. «И что, у меня выбора нет?» — угрюмо спросила я. «Выходит, нет», — улыбнулся Фёдорыч.
Муж во избежание скандала быстро скрылся в машинном отделении и появился только к ужину. К этому времени мой самолёт благополучно приземлился в Киеве, но без меня.
Полчаса по спутниковой связи мы дружно объясняли моей маме, что океан — это совсем не опасно, и что через недельку я вернусь домой. Боевой подруге было поручено звонить ежедневно маме и докладывать, что со мной всё хорошо. А ещё бежать в поликлинику и продлевать мой больничный, чтобы не было неприятностей на работе. А муж упорно продолжал убеждать меня, что ничто так не лечит бронхит, как свежий океанский воздух...
***
Из Северного моря через Ла-Манш мы вышли в Атлантический океан. Завернувшись в плед, я вышла на палубу, чтобы запечатлеть в сердце и на видео эту историческую встречу. Потом поднялась на капитанский мостик, чтобы лучше видеть океан. Он был очень похож на море, только дышал глубже и спокойнее, образуя на поверхности большие, но плавные волны.
Муж сутками пропадал в своём ЦПУ, а я — то на мостике, то на камбузе. За ужином мы все собирались в кают-компании, и бывалые морские волки, улыбаясь, внимали моим восторженным рассказам.
Всё было хорошо и тихо, пока не вошли в Бискайский залив. Это место известно своими ветрами и штормами. Наш переход не стал исключением. Когда чашки запрыгали по столу, а съеденный завтрак подступил к горлу, я поняла: вот она, качка. Миро любезно поделился со мной таблетками от укачивания, лимонами и брынзой. Всё это, слегка разбавленное мартини, немного спасало от морской болезни. Но ненадолго.
О походах на камбуз или на мостик не было и речи: вода заливала палубу, а тело могло жить только в одном положении — горизонтальном. Душа же, объятая страхом, требовала молитвы. Вот так, полулёжа в кровати, двое суток я неотрывно читала Библию. Особенно на душу ложился печальный Екклесиаст.
Временами, когда единственный стул ездил по каюте взад-вперёд, зловеще дребезжала посуда, а волна заливала палубу, я то и дело перечитывала Евангельский отрывок о буре и о Господе, идущем по волнам спасать Своих учеников. Тогда же поняла смысл пословицы «Кто не был в море, тот не умеет молиться». Наверное, потому, что во власти разбушевавшейся стихии испуганная душа вопит в отчаянии к Богу — в надежде опереться на Его спасающую руку.
К вечеру второго дня море стало тише, мы плавно вошли в Гибралтар. Ближайшая остановка намечалась через два дня в испанском порту Картахена. Вдоволь хлебнув морской романтики, я запросилась домой. Заманчиво, конечно, было увидеть Францию, но до Сиде оставалось ещё пять дней пути. А мне надо было возвращаться на работу, да и очень хотелось уже почувствовать под ногами твёрдую почву.
Два последних дня на судне были тихими и уютными. Утренний кофе на мостике, задушевные разговоры за ужином в кают-компании, закаты на палубе в обнимку с мужем, мечты и планы на будущее. В последнюю ночь я не могла уснуть. Предстояло расставание с любимым ещё на долгих два месяца.
Судно я покидала заплаканная и грустная. Провожать меня пришёл чуть ли не весь экипаж. Очень благодарна каждому из них за дружбу и за поддержку, а ещё за то, что научили меня любить море. До сих пор жалею, что не записала тогда на диктофон их удивительные рассказы. В этом путешествии я поняла, какая героическая и опасная профессия у моего мужа. Это добавило мне и гордости, и переживаний за него.
***
В Картахенском порту муж передал меня в руки морскому агенту по имени Мигель и, помахав рукой, затерялся в толпе. В уютном номере с видом на красивый город тоска накрыла с головой. Перечитав любимого Екклесиаста и выплакав все слёзы, я всё же рискнула выйти в город. Не владея языками, сложно путешествовать по миру. Но можно попросить отельного менеджера обвести на карте гóрода месторасположение отеля, и тогда, если вдруг заблудитесь, любой амиго поможет вернуться.
Меня всё ещё шатало — теперь и от голода. В поисках кафе я вышла на красивую набережную. При виде белоснежных яхт и беззаботных влюблённых парочек ком снова подступил к горлу. «Господи, пошли мне утешение, молю!» — с этими мыслями я приземлилась в прибрежной кафешке и попросила подать меню. Как вдруг за соседним столиком увидела двух красивых статных блондинок славянской внешности. Либо польки, подумала я, либо... И вдруг с радостью услышала родную речь.
Уже через пять минут мы болтали как старинные подруги. Я плакалась о нелёгкой судьбе морячки, они — о ещё более трудной жизни заробитчанок. Мы провели вместе два удивительных дня. Улетала я в свой день рождения, и мои новые испанские подружки были первыми, кто меня поздравил. Пожилой таксист всю дорогу в аэропорт что-то любезно рассказывал об Испании, но я, ни слова не понимая, только вежливо кивала в ответ. На прощание он подарил мне диск с испанской оперной музыкой.
Самолёт приземлился в Барселоне. До киевского рейса оставалось целых три часа. Глупо, вместо того чтобы любоваться шедеврами Гауди, тыняться по дьюти-фри, да ещё и без денег. Но, увы, ничего другого не оставалось. Через два часа я начала волноваться, почему на табло нет киевского рейса. И тут снова пришли на помощь соотечественники: милая девушка из Донецка объяснила, что в барселонском аэропорту терминалы разбросаны на большом расстоянии друг от друга. Мой — в десяти минутах езды на автобусе.
Когда я прибежала к своей стойке, посадка на киевский рейс была уже окончена. Я попросила срочно позвать русскоговорящего сотрудника. Понимала, что шансов мало, и снова взмолилась ко Господу. Ответом на мои стенания была милая женщина по имени Ольга. Поскольку летела я транзитным рейсом, мой багаж уже был на борту. Денег ни на гостиницу, ни на новый билет не было. Ольга что-то долго объясняла по телефону, потом взяла меня за руку, и мы побежали. Так быстро я ещё не бегала. Из коридорного рукава мы влетели прямо на борт самолёта, и я, счастливая, плюхнулась на своё сидение. Рядом весело щебетали украинский юноша и испанская девушка. Когда подали вино, мы дружно выпили за мой день рождения. Пожалуй, самый необычный и экстремальный в моей жизни.
Как только пришла мысль, что все проблемы позади и наконец я лечу домой, самолёт тряхнуло с такой силой, что стало понятно: расслабляться рано. Бортпроводник сообщил, что мы попали в зону турбулентности, и попросил не паниковать. Я всматривалась в вечернее грозовое небо и думала, что, наверное, это романтично — вот так закончить жизнь в свой собственный день рождения. Но почему-то очень не хотелось. Жаль было стареньких родителей, мужа, ещё нерождённых детей, себя, жизнь, наконец.
Через полчаса небо успокоилось, застывший салон дружно выдохнул и стал привычно общаться. Самолёт постепенно снижался. Киевское небо встречало дождём. У выхода ждал мой старший брат с огромным букетом роз. Хотелось плакать от счастья и целовать мокрый асфальт Родины.
***
Прошли годы. Полотна Рубенса я всё же увидела, правда, в Эрмитаже. Попытка выучить английский пока не увенчалась успехом. С моими испанскими девчонками я так и не встретилась и так и не попала пока в Барселону. Несколько раз мне звонил Фёдорыч, приглашал нас с мужем в гости под Одессу, но мы так и не выбрались. Пресловутая «суета сует».
Но эту поездку к мужу на судно я часто вспоминаю как самое удивительное и поучительное путешествие в своей жизни. И благодарна Богу за всё, что тогда посчастливилось увидеть и пережить.