1.
Севастополь — не провинция. Латинское «provincia» значит «побежденное», «завоеванное», а Севастополю такой термин вовсе не подходит. Тут действует иное слово: греческое Σεβάστοπώλις — «город, достойный поклонения», «город славы». А это уже ответственно. Такое имя не для расслабленной неги. Это неумолимый укор бездельнику и неряхе. Но это и высшая награда настоящим сыновьям и дочерям Севастополя.
Город притягивает мужественных переселенцев со всей шестой части суши. Казалось бы, он должен быть пестрым и изменчивым, как калейдоскоп. Однако душой он не меняется от Крымской Войны* и до сих пор. Это державная крепость, героический оплот, святыня русской славы — и никакие греческие, татарские, украинские наслоения тут почти не прослеживаются. Хотя в Севастополе есть мечеть, есть целых два магазина с украинскими названиями («Взуття на Ленина» и «Зірочка моя кохана»), есть также бухта Голландия, гора Гасфорта и Мекензиевы горы — но весь этот легкий антураж на дух города не влияет.
* Крымская война 1853…55 годов — война Англии, Франции и некоторых других стран против России. Основной кампанией этой войны была героическая 349-дневная оборона Севастополя русской армией под руководством адмиралов Владимира Корнилова, Петра Нахимова, Владимира Истомина. Хотя Россия потерпела поражение, однако год битвы за Севастополь значительно обескровил и европейцев.
Севастополь — белый город, и в его белизне сливаются все цвета мирового спектра. Севастопольский адмирал Лазарев открыл белоснежную Антарктиду, а здешний уроженец Иван Папанин посвятил жизнь ледовитой Арктике. Татарское местечко на этом месте называлось Ахтиар («белый обрыв»); предместье Инкерман в советское время переименовали в Белокаменск. И почти все севастопольськие дома действительно белокаменные. Белые улицы, белые холмы, белый мрамор Херсонеса, белые корабли, белое солнце.
Конечно, настоящий цвет военных судов — серый, а домов — грязновато-кремово-бежевый. Но все же из-под этой материальной оболочки стыдливо проглядывает истинная ослепительная белизна Севастополя. Залитый солнцем, омытый ветром, окруженный темно-синими волнами; город трезвый, хоть и выпить не дурак; опрятный, как парадный китель морского офицера — о нем трудно писать стихи, но очень-очень хочется.
2.
У Севастополя свой канон и своя философия, все остальное он воспринимает снисходительно-иронически. Это единственный город, щедро наделяющий людей отблесками своего прошлого. Оказавшись тут, вскоре ощущаешь себя солдатом Крымской войны, а то и подводником Великой Отечественной. Ничем не преодолеть разлитую в воздухе легендарность Севастополя, неприступного для врагов. Он сильный духом, ему бессмысленно сопротивляться, он действительно непобедим.
В этот военно-морской и рыбо-винодельческий монастырь со своим уставом не ходят. Мартовским вечером сидя здесь под розовыми яблоневыми ветвями, я с таким удивлением осознал, какая в Киеве слякоть, грязно-снежные кучи — что захотелось по-детски выкрикнуть: «Не бывает!». Если в Севастополе зацвели яблони, значит, они цветут повсюду!
События Крымской войны в Севастополе ощущаются волнующими, словно это свежая политическая новость. Адмиралы Корнилов, Нахимов, Истомин воспринимаются будто живые люди, наши современники. Неудивительно, что немцы во время оккупации в 1942 году снесли голову памятнику Тотлебену (инженер, автор линий обороны Севастополя 1854 года). Хотя прошло столько лет, но русский немец Тотлебен для севастопольцев — родной и близкий человек. Даже оккупанты это почувствовали, и попытались с героем Крымской войны свести счеты, как с живым.
Здесь сконцентрировано военных памятников больше, чем во всех областных центрах Украины вместе взятых. У города роскошное одеяние красавицы, знающей себе цену: не просто музеи, а Панорама и Диорама; не какое-то место Четвертого Бастиона, а пушки за настоящим бруствером из зацементированных мешков с песком.
Севастополь привык покорять. Когда ему было только три года, он уже поразил в самое сердце послов и правителей западных стран. Сопровождая Екатерину ІІ, они прибыли во временный дом на дальних холмах, и тут во время обеда распахнулись шторы огромных окон. Взорам европейцев предстали десятки кораблей и сотни домиков. Гости были восхищены и встревожены: всего за пару лет после выхода к Черному морю Россия построила на нем мощный флот и создала для его базы целый город!
С тех пор севастопольская бухта состоит в честном браке с военным флотом. Она хранит ему верность. Если брали город скорее с воздуха (решающую роль в 1855 сыграли артиллерийские, а в 1942 и авиационные бомбардировки), то главная бухта для вражеских кораблей оставалась неприкосносновенной. Порой флот жертвовал самим собой, затапливая корабли перед входом в бухту, чтобы только не впустить в нее ни одно вражеское судно.
И теперь визитной карточкой города является монумент в честь жертвенной любви флота и Севастополя — памятник Затопленным кораблям.
3.
Севастополь — относительно молодой город. Но он уже дважды был разрушен врагами на 98%. При этом в первый раз, после Крымской войны, Севастополь простоял руинным полем более четверти века. Еще в начале 1880-х, вспоминал Максимилиан Волошин, можно было увидеть «пиранезиевы» видения: целые рощи больших деревьев на остатках полуразрушенных домов. Тогда путешественник Миклухо-Маклай основал в центре Севастополя биостанцию — для которой обычно выбирают тишайшее место, где много природы и мало людей! Зато с тех пор Севастополь стал ведущим центром морской биологии.
А потом, на рубеже ХІХ…ХХ веков, началась бурная деятельность Александра Бертье-Делагарда — инженера, архитектора, историка. За короткое время по проектам и по инициативе неутомимого русского француза Севастополь воскресил свой столичный дух и облик, став самым благоустроенным и романтичным городом империи. Через полвека Делагардовский Севастополь был в свою очередь уничтожен Великой Отечественной войной.
Однако город времен Бертье-Делагарда жив! Он светится сквозь камни современных домов. Татары-фирманы вместо извозчиков; неисчислимые лотки с разливным кумысом и свежим вином; матросы с деревенскими девчатами; «офицерские» и «морские» книжные лавки; седовласые караимы, выходящие из библиотек с фолиантами; чубатые хриплые хлопцы, за копейки от прохожих переплывающие Большую Бухту туда и обратно. И, конечно же, потоки кокетливых шляпок и лент; вечерние трубачи и скрипачи; чайные с бильярдом; варьете и синема; первые автомобили и последние городовые…
Он еще есть, город, в котором родился замечательный сатирик Аркадий Аверченко, где провели детство и юность Анна Ахматова, Виктор Некрасов, Александр Галич. Под спудом лет слышится дыхание того православного Севастополя, в котором подвизался священномученик Роман Медведь*, окормляя моряков и сводя на нет революционно-разрушительные настроения. Бьется сердце революционно-врангелевского города, где тот же Аверченко основал авангардистский театр «Гнездо перелетных птиц», где погиб глава Крымской народной республики Челебиджихан.
* Священноисповедник Роман Медведь (1874…1937). Подвижник западноукраинского происхождения, протоиерей. В 1905…17 годах благочинный города Севастополя и Черноморского флота. В 1918…30 годах настоятель московского храма св. Алексия. Основатель многих миссионерских братств, кружков, собраний. Много лет провел в лагерях, освобожден смертельно больным. Мощи св. Романа обретены в 1999 году.
А если вглядеться повнимательнее, то можно явственно различить и город середины ХІХ века, где правил адмирал Лазарев, где родился писатель морских рассказов Константин Станюкович. А вот виден и новостроечный Севастополь, управляемый св. Феодором Ушаковым**. Можно даже явственно различить византийский Херсонес — и увидеть, как море на один день в году отступает, и верующие подходят к мощам сщмч. Климента*, покоящимся на дне морском нетленными.
* Священномученик Климент (25…101 гг. н.э). Любимый ученик и сотрудник апостола Петра. Четвертый епископ (папа) Римский. За миссионерские успехи и чудотворения сослан в Инкерман, а вскоре казнен утоплением у берегов Херсонеса. Несколько веков ежегодно в день мученической кончины свт. Климента море производило чудесный отлив воды до его нетленных мощей.
** Святой праведный воин Феодор Ушаков (1744…1817). Адмирал; основал и возглавил Черноморский флот России; руководил начальным строительством Севастополя. Одержал серию блестящих побед над турецким флотом. С позиций православия боролся с масонством императора Александра І, за что был уволен в отставку. Мощи св.Феодора Ушакова покоятся в Синаксарском монастыре в Поволжье.
Не исчезает и элинский Херсонес с его праздником «партений»: когда мужчины выполняли всю женскую работу, а женщины разгуливали в обмундировании и с оружием мужчин, устраивая состязания и поединки. Даже эта традиция проростает сквозь века — неспроста в центре Севастополя есть памятник Девичьей батарее, с которой обстреливали врагов матросские жены недавнего прошлого.
У многих городов богатая история. Но у Севастополя несколько тысячелетий — это богатая современность.
4.
Под внешним лапидарным стилем города прячется тайная карнавальность. Именно с Севастополя и Феодосии срисовывал Александр Грин свои Лисс, Гель-Гью и другие романтические места. Под показной строгостью тут струится тихая элегичность, бережная и скромная нежность, которую так замечательно передал Константин Паустовский в повести «Черное море».
Душа Севастополя сквозит в бакенах, тяжело подымающихся над тонущими в неспокойной воде огнями города. В теплом известняке, который выветрился и кажется покрытым то ли гнездами, то ли пчелиными сотами. В резкой до боли в глазах стереоскопичности, с которой предстает Северная сторона на закате. В пролетающих при свете полной луны ломких листах платанов. В отражениях звезд, сверкающих в бухтах серебряной чешуей, как бьется в сетях пойманная камса… Аромат той эпохи исходит от севастопольской земли, пробиваясь сквозь нынешний асфальт и потоки машин.
Здесь соединяются и переливаются друг в друга морское молодое веселье и морская задумчивая грусть. Наверное, наилучшим образом это выразила Анна Ахматова в поэме «У самого моря». Вот дерзкая и веселая приморская девчонка мечтает: «Когда я стану царицей, выстрою шесть броненосцев и шесть канонерских лодок, чтобы бухты мои охраняли до самого Фиолента». Но вот сероглазый мальчик, ее царевич уплыл далеко. Скоро, скоро узнается трагическая его судьба. А пока:
Приносил к нам соленый ветер
Из Херсонеса звон пасхальный
Каждый удар отдавался в сердце.
С кровью по жилам растекался.
В этом четверостишии так и сквозит душа Севастополя. Соленый ветер приносит звон (не люди звонят, а морской ветер приносит!). Звон идет из Херсонеса, где князь Владимир когда-то крестился, откуда и на Русь христианство пришло. «Каждый удар отдавался в сердце»: сказано твердо, неумолимо, страшно. Бой колокола звучит как бой орудий. А уж «с кровью по жилам растекался», — вот он, пронизывающий, победно-маршевый (звон в жилах!) и одновременно печальный, обескураживающий своим трагизмом, завораживающий дух Севастополя.
В двух последних строчках есть неназванная смерть. Но она преодолена пасхальным звоном, Христовым Воскресением. Ведь Севастополь тоже умирал и воскресал. И дух Пасхальной Победы — самый родной для этого города.
Вижу выцветший флаг над таможней
И над городом жёлтую муть.
Вот уж сердце моё осторожней
Замирает, и больно вздохнуть.
Стать бы снова приморской девчонкой.
Туфли на босу ногу надеть.
И закладывать косы коронкой.
И взволнованным голосом петь.
Всё глядеть бы на смуглые главы
Херсонесского храма с крыльца
И не знать, что от счастья и славы
Безнадёжно дряхлеют сердца.
Анна Ахматова.
1913 г., 24 года, Севастополь
