Однажды поэт Арсений Тарковский сказал: «Нет загадки более трудной, более сложной, чем загадка Пушкина... Очень многое у Пушкина — тайна за семью замками». Предлагаемая вашему вниманию статья — это попытка преодолеть стереотипы мышления, найти причины, в силу которых содержание романа «Евгений Онегин» остается до конца не раскрытым. И, возможно, немного приблизиться к пониманию замысла Александра Сергеевича.
«Написал я прозою пять повестей, от которых Баратынский ржёт и бьётся», — писал Пушкин в письме Плетнёву. Речь идёт о «Повестях Белкина», и можно прийти в недоумение, почему вдруг столь смешными оказались для Баратынского «Метель», «Гробовщик», «Барышня-крестьянка», «Выстрел» и даже «Станционный смотритель». А просто Баратынский видел то, что не видно нам: это пародии на современные им сентиментальные повести. Кто их знает теперь?
Получилось нечто подобное тому, как если бы, пародируя пластмассовые пуговицы, Пушкин огранил бриллианты. Пуговицы растерялись — бриллианты в Оружейной палате.
И в ещё большей мере сравнение с бриллиантом годится для романа «Евгений Онегин», который играет гораздо более чем восемьюдесятью шестью гранями. Но чтобы камень играл, его надо поворачивать в руках, подставляя свету, — книга должна открываться читателями, а литературоведы должны разворачивать её смысл в свете времени и вечности. А зачем, собственно, литературоведы «Онегину»? Может, просто повторить за Ахматовой:
И было сердцу ничего не надо,
Когда пила я этот жгучий зной...
«Онегина» воздушная громада,
Как облако, стояла надо мной.
Красиво. Но бывает такое литературоведение, которого надо, которое так фокусирует свет времени и вечности, как ты сам никогда не сможешь.
Относительно недавно наш современник, пушкинист Валентин Семёнович Непомнящий читал вслух по главам «Онегина» и продолжал великолепное чтение главы лекцией, каждая из которых — пир и праздник. И аудиовариант, и видеовариант этих лекций, которые прошли как цикл передач на российском телеканале «Культура», есть в интернете. И если я сейчас с любовью и благодарностью к автору берусь рассказывать о своём впечатлении, то делаю это только ради тех, кому занятость не позволит углубиться в многочасовое слушанье, и ради тех, кто прочтёт, узнает — и углубится. Потому что труд Валентина Семёновича — событие, а в литературоведении события редки. Это тот случай, когда хочется ловить знакомых за рукав со словами: «А вы знаете, что...»
Роман в стихах «Евгений Онегин» — проблемный роман. То есть произведение, при помощи которого Пушкин решает жизненно важную для него проблему смысла жизни, высших ценностей. Есть ли они? А если есть, то какие?
В киевском музее Пушкина в первом зале не случайно стоит мраморный бюст Вольтера. В прорубленное Петром Первым «окно в Европу» хлынуло многое, в частности, французский скептицизм эпохи Просвещения.
В восемнадцатом веке во Франции стало модно не верить в Бога. Пушкин, как и многие его современники, — вольтерьянец ещё с лицейской поры. То есть — поклонник Вольтера, который не то чтобы совсем атеист, он деист, то есть человек, который признаёт, что когда-то мир был создан Богом — Он завёл его, как часы, а теперь мир «тикает», сам по себе, и люди в нём могут хозяйничать самовластно. Впоследствии сам Пушкин будет писать, что в эту эпоху всё было принесено в жертву демону смеха: подвержены сомнению и осмеяны все ценности: и Бог, и долг, и высокие чувства...
Нравственность понималась как некий общественный договор. «Живи и жить давай другим», — говаривала Екатерина II. То есть нравственность, совесть — это не голос Божий в человеке, а некие правила, установленные для того, чтобы люди окончательно не сожрали друг друга.
Пушкин начинал как вольтерьянец, как атеист, и страдал от этого душою. В «Онегине» он не пишет заранее известных истин — он размышляет.
Пушкин порой сам очень похож на Онегина. В Ленском он с доброй иронией отражает собственное юношеское прекраснодушие. Татьяну он любит. Называет любимой героиней неоднократно. К какому выводу приведут поэта его герои? Приступая к чтению, мы этого не знаем, как не знает этого сам Пушкин, который, по его словам, «даль свободного романа сквозь магический кристалл ещё неясно различал». Роман — гениальная импровизация. Однажды его вполне обоснованно сравнили с джазом.
Онегин — человек, попавший в систему ложных ценностей, моды на скептическое, лёгкое отношение к жизни. Он — потребитель. Рифмы: «брегет» — «обед» — «котлет» — «балет» — «туалет» — рисуют замкнутый, механический круг его жизни. Отношения с женщинами — круг удовольствий. Он их потребляет так же, как шампанское, паштет или балет. С его появлением всё умирает:
Всё хлопает. Онегин входит,
Идёт меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
.......................
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел».
Во времена Онегина принято было ничем не восхищаться, над всем посмеиваться — так же, как и сегодня, к слову сказать. Начало девятнадцатого и начало двадцать первого века в этом удивительно похожи.
У Онегина были романы с замужними женщинами не потому, что он был отъявленный злодей среди ангелов, — так было принято в высшем свете. Так и сегодня «принято» грешить, бравируя грехом. В примерах можно захлебнуться.
Почему же мы говорим, что Онегин — хороший человек? Потому что от этой жизни его одолела хандра. Тошно ему от мельтешения на балах, в театрах и ресторанах. Он слишком глубок для таких ценностей. У него другие корни, у него другой менталитет. Один из переводчиков «Онегина» на английский «русская хандра» перевёл как «русская душа». Этот же менталитет и у украинцев, и у белорусов — у всех народов Руси, воспитанных Православием.
Проснётся за полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра.
И завтра то же, что вчера.
«А зачем?» — звучит вопрос в сердце русского человека.
Именно за эту хандру полюбил своего героя Пушкин. Ирония поэта по отношению к Онегину в первой главе — это во многом ирония по отношению к самому себе. Первая глава — это портрет скорее поколения, чем индивидуальности. Индивидуальная черта героя, «резкий охлаждённый ум», проявляется разве что в том, как беспощадно честно смотрит он на самого себя, отправляясь к дяде ради наследства. Но, опять же, в его время не стыдно быть циничным. В этом даже есть демонстрация некоего мнимого превосходства. Как, добавим, и в наши дни, когда всё смешно и ничего не свято.
Во второй главе Онегин так же скучает в деревне, как он скучал в Петербурге: «Равно зевал средь модных и старинных зал». Он скучает, но уважительно, с симпатией относится к Ленскому, полному романтических клише, мечтаний и восторгов. И тут Онегин оказывается даже добрее, чем Пушкин. Отношение Пушкина к милому мальчику Ленскому тёплое и сердечное. А вот его ценности, его стихи подвергнуты беспощадной иронии. «Он сердцем милый был невежда», — это более мягко во второй главе, а в четвёртой о Ленском: «Покоится в сердечной неге, как пьяный путник на ночлеге». Нет, Ленский не тот, кто может быть альтернативой Онегину, его мировосприятию.
Но вот во второй главе вдруг, кажется, неожиданно для самого автора, на страницах романа появляется Татьяна. Если Онегину всё скучно, то Татьяна «любила на балконе предупреждать зари восход, когда на бледном небосклоне звёзд исчезает хоровод». И для неё это ничуть не скучно. И она очень удивилась бы, если бы узнала мнение Монтеня: «Кто видел весну, лето, осень и зиму, может умереть, потому что ничего нового уже не увидит». Для неё нов каждый день. Вокруг Татьяны всё таинственное мироздание, и эта тайна прекрасна.
Письмо Татьяны, по словам одного из литературоведов, «прожигает страницу». Оно именно о любви. Это не кокетство, не приглашение к удовольствиям флирта. Это вся жизнь, «прожигающая страницу».
Любовь для Татьяны — путь к браку. Она удивляется, что няня не знала любви, ведь она была замужем. «А как же ты венчалась, няня?» — спрашивает она, девочка, выросшая на сентиментальных романах.
Любящая Татьяна не только видит Онегина, если можно так сказать, лучшим и благороднейшим его вариантом. Она соединяет с ним лучшее в себе:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И это не профанация молитвы. Женщина ощущает, что Божий замысел о ней — семья. Семья — главное служение её жизни. Во всяком случае, так мыслит и чувствует не тронутая ни вольтерьянством восемнадцатого века, ни эмансипацией двадцатого века «русская душою» Татьяна.
А Онегин? Для него брак — скука. Он не живёт категорией «служения». Он живёт категорией потребления: «Привыкнув — разлюблю тот час». Тут ещё сказывается его большой опыт отношений со многими женщинами: он истаскался, разменялся на многих. И когда перед ним стоит сама любовь, Татьяна, он произносит проповедь-исповедь, утверждая, что любви, той, которой полюбила его Татьяна, — нет.
И Татьяна убита. Убита даже не тем, что ей отказано во взаимности, а тем, что любви нет. Она это вряд ли поняла умом, но почувствовала. По мнению Онегина, есть физиология, потребность психики, как во всей природе. Онегин сравнил Татьяну с деревом:
Сменит не раз младая дева
Мечтами лёгкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
Встреча Татьяны с Онегиным — встреча живого человека с садовой статуей. Онегин закован в непроницаемую броню эгоизма.
Онегин никогда и ни в чём не чувствует себя виноватым. Он согласился ехать на именины Татьяны. Приехал и разозлился, что попал в толпу не нужных ему гостей. Кто виноват? Ленский, конечно. Надо ему отомстить. И он мстит. Мстит мелко, убого, жестоко, ухаживая за Ольгой, чтобы «Ленского взбесить», что ему, к сожалению, удалось.
Там же, на именинах, он совершает ещё один поступок, который ни в коем случае нельзя было совершать. Когда он подошёл к Татьяне, «взор его был чудно нежен». Он подаёт Татьяне ложные надежды. Играть чужими чувствами недостойно. Но Онегин живёт своими сиюминутными желаниями.
Убийство Ленского — абсурд эгоизма. Онегин этого совершенно искренне не хотел, но на вызов рассердился и принял его, утром хотел спать, проспал и не успел задуматься, что делает. Жизнь опять подобна механизму, только в тот же ряд рифм: «обед» — «балет» — «туалет» — теперь попадает «пистолет». Онегин — щепка, несомая потоком её собственных мелких хотений и нехотений, рефлексов, как у зверя. «Он мог бы чувства обнаружить, а не щетиниться, как зверь».
Это та жизненная позиция, о которой напишет потом Достоевский в «Человеке из подполья»: «Миру быть или мне чаю не пить? Пусть мир провалится, но чтобы я чай пил».
После дуэли Онегин уезжает, а Татьяна знакомится с ним, разглядывая его комнату, читая его книги. Татьяна смотрит на портрет Байрона в его кабинете, на фигурку Наполеона — всё это вместо икон — читает и начинает понимать систему ценностей Онегина, понимает, что Онегин и она — люди разных миров. Она воспитывалась в традициях русской старины, на романах, в которых «всегда наказан был порок, добру ж достойный был венок». А мир Онегина не вызывает у неё уважения:
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
Она так подумала, и именно поэтому стала равнодушна к хлопотам матери, которая везёт её в Москву, чтобы выдать замуж. Ей всё равно, она слишком глубоко ранена тем, что Онегин, которого она продолжает любить, — недостойный и чужой человек.
А теперь нам предстоит раз и навсегда покончить с мифом, порождённым оперным либретто «Онегина». Генерал, за которого вышла замуж Татьяна, вовсе не старик. Он заслужил свой высокий чин в недавней войне с Наполеоном. Он «родня и друг» Онегина. И если старше его, то не намного: «с Онегиным он вспоминает проказы, шутки прежних лет». Об этом стоит напомнить тем, кому уж очень хочется невзлюбить генерала, хотя дело вовсе не связано с тем, плох он или хорош.
Онегин влюбляется в Татьяну — светскую даму, законодательницу зал, а Пушкин раскрывает нам секрет её очарования:
Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
Всё тихо, просто было в ней.
Онегин влюблён не на шутку, а Татьяна не отвечает: «в её лице лишь гнева след».
И Онегин пишет ей письмо. Письмо это — полная противоположность письму Татьяны. Письмо Татьяны всё о нём — письмо Онегина всё о себе. Татьяна видит всё лучшее в Онегине — Онегин подозревает в ней всё худшее: «Какому злобному веселью, быть может, повод подаю». Татьяна ждала, что их отношения закончатся, как в её романах, свадьбой. Онегин самими своими признаниями толкает её на измену мужу.
Испытывая страшную досаду, что навредил самому себе, он по-прежнему не склонен серьёзно обвинить себя: «Несчастной жертвой Ленский пал...» Это как «пал»? Сам поскользнулся, что ли? «Ото всего, что сердцу мило, тогда я сердце оторвал, чужой для всех...» То есть главный страдалец и центр мирозданья по-прежнему он сам.
Но как хандра свидетельствует, что в нём кроме ложной системы ценностей есть здоровая душа, так и в письме есть дивное выражение подлинной любви:
Я знаю, жребий мой измерен.
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днём увижусь я.
А ещё мне хочется высказать предположение, что первый удар эгоизму Онегина уже всё таки нанесён. Удар этот — смерть Ленского, которая Онегина ещё не преобразила, но уже не отпускает. Когда, запершись на всю зиму дома, он страдает от любви, его мысленному взору предстаёт не только Татьяна. «И видит он: на талом снеге, как будто путник на ночлеге, недвижим юноша лежит, и слышит возглас: „Что ж, убит“».
Права ли Татьяна, упрекая Онегина в том, что его любовь стоит на тщеславии: девочкой в деревне пренебрёг, а в знатную даму влюбился? Права. Но, может быть, его эгоизм будет окончательно побеждён ответом Татьяны: «Я другому отдана, и буду век ему верна».
Оказывается, есть долг, есть верность, есть жизнь по совести, а не только по прихотям. Есть любовь, а не любови, сменяющиеся, как листва на дереве.
Пушкин оставляет Онегина размышлять и выбирать, так же, как оставил он «в глубокой задумчивости» Вальсингама в «Пире во время чумы».
Может быть, именно тем, что не пустилась с ним во все тяжкие, Татьяна спасает Онегина? Во всяком случае, в проблемном романе победила Татьяна. Как писала Анна Андреевна Ахматова, «Чем кончился „Онегин“? — Тем, что Пушкин женился». Если есть любовь, верность, долг, если человек обязан нести свой крест, а не порхать по жизни — можно жениться.
Но проблема, поднятая в «Онегине», не частная — это проблема человека и человечества, проблема России, а точнее, двух Россий: той, что переняла всё то, что хлынуло с Запада, и той, которая убереглась и хранит идеалы даже не России, а Руси православной.
Размах романа шире частной жизни, и не случайно, поведав в седьмой главе всего лишь о приезде в Москву провинциальной девушки, Пушкин называет свою музу эпической: «О, ты, эпическая муза!»
Онегин живёт чужую жизнь, не русскую, не свою. Западная культура стоит на интересах своего «я», на индивидуализме. Это не выражение враждебности, а констатация факта, определение ментальности. Русскому же человеку важен не сиюминутный интерес, а идеал. У них — польза, удовольствие, интерес; у нас — идеал. От того у нас плохи дороги, туалеты и многое другое. На Западе главное — как человек живёт: преуспел — не преуспел, счастлив — не счастлив. У нас главное, как он себя ведёт: по совести — не по совести, по правде — не по правде.
Когда недавно умершему нашему современнику русскому писателю Александру Исаевичу Солженицыну предлагали радоваться наступившей постсоветской свободе, он печалился: «Свободы много — правды нет».
Русский человек, живущий не ради правды, а ради своих хотений, — это ужас что, злодей, преступник. В отличие от европейца, у него не получается чистенькая жизнь. «Русский человек без Бога дрянь», — писал Достоевский. С большой высоты тяжело падать.
Русь, в отличие от западного мира, сознаёт свою греховность. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», — писал Пушкин. Говорящий так человек ощущает, что мы живём в повреждённом грехом мире, в котором главное — нести свой крест, жить, делая не себе лучше, а себя лучше.
Онегин, наделённый высоким предназначением, — беглый, беглый от своего креста, от лучшего в себе. Он искал «вольность и покой» — и не нашёл. А «Татьяна перед ним одна сидит спокойна и вольна».
Почему? Потому что она живёт по совести.
Но, конечно, уже выйдя замуж, Татьяна поступила только так, как можно было. Что ей было делать - готовиться к побегу, как маленькая, неопытная Наташа Ростова? И, главное, с кем - с вертопрахом? У нее не было выбора. Так выживший самоубийца ходит на костылях.
Кто, опираясь на пушкинский контекст, выдумает, будто именно у этой женщины, с такими склонностями и таким темпераментом, было хоть какое-то искушение просто провести череду ночей с любовником, тот ничего не понимает в женской психофизиологии. Искушением могло быть разве что убежать с ним насовсем, навсегда. Но ей не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Онегин не лгал, когда говорил, что для постоянства не годится. Где тут возможность другого, не-Татьяниного выбора?
Юлия.